Нарушенная заповедь

– Конечно, помню, – с Новоселовым они были знакомы не шапочно: вместе начинали работать в райотделе милиции. Потом Сергей перешел в другой район, после чего они пару раз пересекались по служебным делам и раз в году, если не выпадало дежурство, на городских мероприятиях в честь Дня милиции, заканчивающихся традиционными посиделками в баре.

– Сто лет тебя не видел! – продолжал Новоселов. – А ты где? Все там же, с Дубовым?

– Да нет, не с Дубовым.

– А где? Секунду. Да, тут уже закончили, тела можно увозить. – Голос Новоселова звучал тише, и Иван понял, что последняя фраза была предназначена не ему. – Вань, ты еще тут? А что за дело у тебя к моему терпиле?

Рыбак поморщился. Он уже понял – раз по телефону Стаса отвечает Новоселов, значит, Асин родственник попал в какую-то историю. И слово «терпила» в сочетании с упоминанием о телах означает, что закончилась эта история для Стаса плачевно. А следовательно, вчерашний мистический рассказ, который он приписал богатому женскому воображению, имеет вполне реальные корни, и Асиной жизни действительно может угрожать опасность.

– Да хотел пригласить его с супругой на лыжах покататься, – ответил он Новоселову, стараясь говорить максимально убедительно.

– Придется тебе, Вань, другую компанию искать. Ты, кстати, телефончик подруги мне дай, надо будет на опознание ее вызвать. Хотя зрелище, я тебе доложу… Не для слабонервных. Первый раз такое вижу. Прикинь, дротиком от дартса – в глаз. Обоих. Так дашь телефончик?

– Не знаю я ее телефона, – сказал Рыбак, и в трубке повисла пауза.

– То-то я смотрю, что номер не определился. Родственничек, – с иронией произнес Сергей.

– Да я только недавно с ней познакомился, – пустился в объяснения Рыбак. – Она в больнице лежит с сотрудницей моей бывшей. Сегодня пришел, а ее нет. Вот звоню зятю, ищу.

– А почему зятю, а не родной сестре? – с подозрением спросил Новоселов. – Как-то не очень складно у тебя, Ваня, получается. Так ты, говоришь, с Дубовым работаешь?

– Да нет же, не с Дубовым, – Иван прекрасно понимал, что Сергей не забыл, что он не работает в отделе Дубова, и его вопрос – один из милицейских приемов, призванных вывести собеседника на чистую воду. Рыбак на крючок Новоселова не попался. – Я ушел из милиции. Уже скоро два года.

– О как! И где теперь?

– В ЧОПе работаю, охранником.

– Сутки через трое? – в голосе Новоселова звучала неприкрытая ирония. чоповцев полицейские недолюбливали, а коллег, перешедших в охрану, и вовсе презирали.

– Как-то так.

– Понятно. На подружек, значит, времени хватает. Завидую. Короче, Рыбак, сам понимаешь, частные лица к оперативно-разыскной работе не допускаются. Так что бывай, Ваня, бывай. Телефончик твой у меня засветился, понадобишься – состыкуемся.

И Новоселов отключился.

Похоже, на добрых отношениях с Сергеем можно поставить крест. А жаль. «Считает, наверное, меня предателем, – думал Иван, выезжая со двора дома, в котором жила Кристина. – Как же! Бросил службу, погнался за длинным рублем. Знал бы он, что я не просто сотрудник, а еще и учредитель, а по совместительству директор этого самого ЧОПа! И что моих организаторских талантов хватило лишь на то, чтобы пройти семь кругов ада, собирая необходимые документы для регистрации и оформления лицензии. И что до набора личного состава дело так и не дошло, а первый же вверенный моим заботам объект исчез, положив тем самым конец деловой репутации, а с ней и фирме в целом».

Рыбак в сердцах бросил телефон на соседнее сиденье. Подъезжая к повороту на больницу, он сбросил скорость. Конечно, по уму ехать нужно именно туда – узнать номер телефона, адрес или хотя бы фамилию Аси. Но это автоматически означает, что он должен будет рассказать ей о трагедии, которая произошла с сестрой и зятем. А рассказать он не мог. Не мог, и все тут. Это было одной из причин, по которой он ушел из милиции. Даже чужому, абсолютно незнакомому человеку не мог. А тем более женщине, которая закалывает волосы карандашом и которая, чего скрывать, ему очень нравится. Но если Асе действительно грозит беда, лучше, если он будет находиться рядом. Поворот приближался. Сейчас Рыбак сам себе напоминал путника из сказки, стоящего на развилке. Направо пойдешь… Прямо пойдешь… Иван свернул.