Нарушенные клятвы

Я заканчиваю есть и потягиваю кофе, когда в столовую заходит Ник. Я смотрю, как он наполняет кружку и, не моргнув глазом, пьет из нее чистый черный кофе, от которого идет пар.

— Собака?

— Ты упоминала, что Лео хотел ее.

Я должна быть удивлена, что Ник запомнил такую маленькую деталь из длинной тирады, но я не удивлена. Это, должно быть, помогает его преступной империи держаться на плаву.

— Если ты будешь хорошим полицейским, мне всегда придется быть плохим.

— По твоим словам, я всегда буду плохим.

Я пропустила это замечание мимо ушей.

— Чья собака?

— Романа. Мой отец держал здесь охотничьих собак. После его смерти Роман взял щенка. Я попросил одолжить его на день.

Лео врывается в комнату.

— Ты готов, папа?

Что-то мягкое и теплое появляется в выражении лица Ника. Интересно, он впервые слышит, как Лео его так называет. Мне это кажется сюрреалистичным, так что для него это, должно быть, странно.

— Я готов, — отвечает Ник, делая последний глоток кофе и ставя чашку обратно на стол.

— Ты идешь, мама?

— Эм… — Я тяну время, не уверенная, каков правильный ответ.

Я не уверена, понимает ли Лео, что это будет наша первая прогулка втроем, семьей, но я, безусловно, понимаю.

И после прошлой ночи кажется, что границы размываются, куда бы я ни посмотрела. Как будто возвращение домой становится все дальше и дальше, а не ближе. Когда я затронула тему того, что Ник его отец, на следующее утро после того, как Ник сказал мне, что Лео знает правду, он отнесся к этому откровению безразлично.

Вместо облегчения это меня встревожило.

Мы легко принимаем то, чего хотим. С распростертыми объятиями и широкими улыбками.

Лео хочет, чтобы Ник был его отцом.

Это наполняет меня смешанными эмоциями. Я благодарна Нику за то, что он знает, что у него есть сын, а Лео знает, кто его отец. Если из этой неразберихи и должно выйти что-то положительное, то только это.

Но я уверена, что это также внесет свой вклад. То, что Лео знает, кто такой Ник, и привязывается к Нему, сделает уход еще более трудным.

— Ты должна пойти.

Звук голоса Ника, глубокого и хриплого, пробуждает воспоминания, которые я пытаюсь похоронить. Служит напоминанием о том факте, что Лео не единственный, кому мне нужно беспокоиться о привязанности.

— Хорошо, — соглашаюсь я.

Мне здесь нечего делать. И я бы солгала, если бы сказала, что какая-то часть меня не хочет видеть это — испытать это на себе.

В прихожей происходит неразборчивый разговор между Ником, одной из горничных, двумя дворецкими и телохранителем. Я с любопытством смотрю на них, кутаясь в пальто, пытаясь понять, о чем они говорят, основываясь на языке тела. Лео держит собаку за поводок, гладит ее по голове с широкой улыбкой на лице.

Я тоже опускаюсь на колени, чтобы погладить собаку. Мой отказ завести собаку имел прямое отношение ко времени и пространству, и никак не к тому, что я не любила животных или не хотела их заводить.

— Это мальчик или девочка?

— Девочка, — отвечает Лео.

— Ты знаешь, как ее зовут?

— Дарья.

— Дарья, — повторяю я, поглаживая ее мягкую шерстку.

Из открытой двери врывается порыв холодного воздуха, охлаждая прихожую. Все, кроме Ника, исчезли. Он идет к машине, припаркованной снаружи. Она быстрая на вид. Что-то среднее между крошечными спортивными автомобилями, за рулем которых я вижу Ника почти каждый день, и похожими на танки внедорожниками, которые сопровождают меня и Лео. Я не узнаю логотип машины, но это мало что значит.

Мельком я вспоминаю свою поддержанную «Хонду». Ее, должно быть, уже отбуксировали и конфисковали. Это вещь, которая далеко не так важна, как безопасность Лео. Но ради ее покупки я усердно работала. Когда я вернусь в Филадельфию, у меня будет еще меньше денег, чем у меня было.

Ни работы, ни квартиры, ни машины. Я уверена, что Ник предложит деньги, и я буду вынуждена взять их, пока не найду новую работу. Я не только буду чувствовать себя в долгу перед Ником, но и получу еще больше напоминаний о нем.

— Что-то не так?

Я бросаю взгляд на Ника, который наблюдает, как я пялюсь на машину, как идиотка. Лео уже забрался на заднее сиденье с Дарьей. Она тяжело дышит у окна, стекло запотевает.

— Мы не берем с собой охрану? — Я выпаливаю первый вопрос, который приходит мне в голову, чтобы не делиться тем, о чем я на самом деле только что думала.

— Нет.

— Мы всегда брали с собой охрану, — говорю я ему в качестве объяснения.

Ник ухмыляется, и черт меня побери, что я не чувствую его ухмылку у себя между ног.

— Ты сомневаешься во мне, Роза?

Я колеблюсь — и не потому, что не знаю ответа. Я не могу сформулировать слова, потому что это еще одна граница между нами, которая была разрушена.

Это отсылка к нашему прошлому, к моему прошлому, к ожерелью, которое висит у меня на шее. Напоминание о том, что он знает больше, чем кто-либо другой когда-либо знал.