Нарушенный завет

— Лучше бы не относиться ко всему так формально. О чём бы ни шла речь, и директор и Кацуно-кун сейчас же: «Правила, правила!» Пропустить два урока, ну и что же? Что в этом страшного? Им бы самим следовало отпустить учеников. Самим следовало бы предложить им отправиться сюда… И им самим нужно было бы вместе с учениками прийти проводить Сэгаву-сана, ведь всё-таки вместе работали. А они и сами не пришли и ученикам запрещают. Наказывать детей за то, что они без разрешения пришли проводить своего учителя, несправедливо!

Гинноскэ не знал всех подробностей. Оказывается, накануне директор созвал учеников в зал и произнёс речь о причине ухода Усимацу. Он всячески порицал Усимацу, жестоко осуждал его поведение. Он заявил, что нынешняя реформа (директор нарочно употребил слово «реформа») благотворно скажется на будущности школы. Всего этого Гинноскэ не знал. Да, учителя ненавидят друг друга. Зависть как к сослуживцу и презрение как к человеку — эти страшные чувства, сжигающие мир, до последней минуты пребывания в этом городе преследовали Усимацу.

Увидев, что Гинноскэ очень горячится, Усимацу сошёл с саней.

— Послушай, Цутия-кун! Ну, что он может сделать, ведь он всего лишь исполняет поручение, — успокоительно сказал Усимацу.

— Нет, всё это совершенно непонятно! — отмахнулся Гинноскэ. — Подумай, как обстояло со мной. Мои проводы продолжались больше, чем полдня. Если ради меня можно было прервать уроки, то ради Сэгавы-куна это можно сделать с большим основанием.

Гинноскэ обратился к ученикам:

— Можете проводить учителя чуть дальше. Если у вас возникнут неприятности, я потом поговорю с директором.

— Идём, идём! — закричали некоторые ученики, размахивая руками.

— Послушай, я, право, не знаю, как быть, — остановил его Усимацу. — Я благодарен ученикам за то, что они пришли меня проводить, но если это грозит им неприятностями, мне же будет хуже. Достаточно, если мы простимся здесь; они специально пришли сюда, и это для меня очень дорого. Пожалуйста, отошли их обратно в школу.

Усимацу повторил то же самое ученикам, с грустью смотревшим на любимого учителя, и приготовился опять сесть в сани.

— Всего хорошего! — сказал он и кинул последний взгляд на Осио.

За голыми ветвями печальных прибрежных ив простирался Иияма. Тянувшиеся вдоль берега ряды крыш, возвышавшиеся кое-где здания храмов и остатки древних развалин — всё было окутано белой снежной пеленой. Видневшееся в ясную погоду белое здание начальной школы и колокольня Рэнгэдзи теперь были скрыты завесой падающего снега. Усимацу несколько раз оглянулся, глубоко вздохнул, и горячие слёзы невольно покатились у него по щекам. Сани заскользили по снегу.

1906 г.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Симадзаки-Тосон [44] (1872–1943) литературе выдающееся место. Он пользовался славой крупнейшего писателя еще при жизни — с момента выхода в 1906 году романа «Нарушенный завет». Проверка временем укрепила эту оценку: сейчас Тосон — общепризнанный в Японии классик японской литературы нового времени.