– Да пусти ты! ― девушка вырвалась на волю без края своей туники. ― И не подходи ко мне! Бесовское отродье! ― когда Федя уже включил свои красные глаза, Анна поставила руки крест-накрест. ― Не подходи, ― она опять захотела убежать. Федя снова схватил её и уже хотел задушить девушку собственными руками. Задыхаясь, она стала говорить:
– Я пойду и покаюсь в содеянном. Ты мне не помешаешь.
Анна наступила каблуком прямо на его ногу, скорчившийся от боли парень отпустил её. И теперь девушка бежала без оглядки: „Отче наш, иже еси на небеси…”. Бежала, что есть духу; и сколько юноша ни прибавлял шагу, догнать Анну не представлялось возможным, расстояние ничуть не сократилось.
Совершенно обезумевшая, Аня бросилась в ближайшую церковь, уже два года она не была ни в каких церквях. Первыми её заметили бабушки, которые убирали помещение храма. Красное лицо, заплаканные глаза, разорванная одежда ― они не знали, что и думать о ней. Не успев сказать ни слова, Анна упала на пол.
– Очнись, очнись! Тебе плохо? Бедного ребёнка извели. Что же с тобой сделали, изверги-то? ― приговаривали бабушки и держали еле живую девушку на руках.
– Позовите батюшку, ― сказала она еле слышно, ― я сознаюсь, я всё скажу.
– Батюшка, поспешите! На исповедь пришли.
Вбежал батюшка с бородой и в чёрной рясе, увидев лежащую Анну с приоткрытыми глазами, он спросил:
– Что ты хочешь сказать мне, дитя?
– Я хотела сделать их счастливыми, ― тут она перешла чуть ли не на крик, ― я согласилась служить сатане, чтобы отчистить мир от несправедливости и жестокости! Я стала ведьмой и если бы ей осталась, то потеряла бы всё человеческое, что имела! Попроси бога обо мне, я ведь только себя защищала и других, тоже защищала! Но я сплела слишком сложную сеть. Я каюсь обо всём плохом, что я сделала. Простите меня.
– Успокойся, дитя, ― батюшка прижал её к себе и стал гладить по голове, ― бог всё видит, бог всё знает. Ты искренна, и бог тебя уже простил, теперь помолись о себе, ― батюшка начертал крестик на Анином лбу, теперь она чувствовала, что через этот маленький крестик уходили отчаяния, уходила тяжесть, уходила боль. Она теперь не сверхчеловек, а просто ― свободный. „Отче наш иже еси на небеси…”
– Спасибо, батюшка. Спасибо вам, добрые бабушки. Я век вас не забуду! ― и Анна убежала из церкви туда, куда её несли ноги.
…А ноги её принесли в общагу. Она зашла в холл, увидела голографическую коменду, сидящую за столиком с журналом „Истории из жизни”, и потянулась к стенду. На нём девушка лицезрела улыбающегося Лёлик, возле двери 420-ой комнаты, а снизу надпись: „Пьём с друзьями день-деньской. Нет заботушки иной”.
– Маргарита Степановна, а где Лёлик из 420-ой комнаты?
– Выселили за пьянство, ― горемычно ответила коменда, ― он отчислился по собственному желанию и уехал в свой город. Ну почему жизнь такая жестокая?
Анна подошла к столику и сказала:
– Требовать невозможного не надо! Ругаться матом не надо! ― толкнула коменду, и она откинулась на стул.
– Я жива! Я жива! ― бегала по общаге коменда и несла свой message. Да, такие ледоколы тоже способны радоваться.
Эпилог
В этой заключительной главе рассказано не обо всех студентах группы ЭП-07, так как судьбы большинства настолько неинтересны, что лучше о них не вспоминать совсем, чем путать вам в головы.
Староста Наташа решила в магистратуру не поступать. Порядочно отучившись четыре года, она разумно поняла, что лучше эти пятнадцать тысяч мёртвых князей потратить на взятку и устроиться на работу. Таня и Яна в магистратуру поступили, тем не менее, они всё так же, как и на первых курсах, играли в карты на задних партах. Юра женился, после чего, на первой паре постоянно торчал возле буфета. „Всё никак не нажрётся”, ― говорили о нём девушки. Сашу и Сашу в магистратуру даже и не пригласили, а, впрочем, им не до этого: дети знаете ли.
Что касается Ани, в её группе было столько „достойных” людей для магистратуры и, поэтому пока до неё дойдёт очередь с её-то пятью тройками, она уже и универ закончит. Раньше Анна думала, что сможет с интересом работать по своей специальности, но после того, как она прошла практику на третьем курсе, окончательно разочаровалась в экологии и во всём, что с ней связано. Ведь, когда студенты прожигают свои вечера на тусовках ― это страшно, но, когда взрослые люди прожигают свои дни ― это страшнее вдвойне. Только в доме природы девушка поняла, что плохая экология ― это наказание за грехи человеческие. И Аня решила, что не сможет сидеть в офисе, ничего не делать и превратить обеденный перерыв в смысл своей жизни. Она сосредоточилась на музыке. Осенью она успешно поступила в музыкальную школу, и на первом же академическом концерте девушка играла с шестилетним внуком Кучука. После дебюта, бывший препод по вышке подошёл к Анне и сказал:
– Оказывается, не вредно пить кефир вёдрами, Милькив. Вы открыли в себе музыкальные способности.