Нарушитель спокойствия

– Послушай, – сказал он, – я знаю, как ты относишься к христианскому символизму, Джулиан, но Спивак – то есть Клингер – по ходу действия рассказывает о человеке, который считает себя «Христом во втором пришествии» и периодически закатывает сцены. И если уж мы о нем упоминаем, то почему бы его не показать? Если он закатывает сцены, то почему ни одной из них нет в фильме?

– Мм… а что именно он будет делать? – спросил Джулиан.

– Да мало ли что. Он может во всю глотку цитировать Нагорную проповедь, пока его не вырубят уколом, а может, к примеру, попытаться сам себя распять. Я предпочел бы второй вариант просто потому, что визуально он более эффектный. Скажем, какой-нибудь тощий парнишка сделает подобие набедренной повязки из куска пижамы, заберется на спинку скамьи, прислонившись спиной к стене, раскинет руки в позе распятия и простоит там, пока подоспевшие санитары его оттуда не снимут. Представляете?

Все молчали, ожидая реакции Джулиана, который не спешил с ответом и задумчиво морщил лоб.

– Ну, я не знаю, Джон, – сказал он наконец. – Это будет уж слишком нарочито.

– А мне так не кажется, – возразил актер, игравший Клингера. – Эта сцена может стать украшением фильма, если подать ее в правильном ключе.

– По правде говоря, – сказал Джерри, – при работе над сценарием мне приходило в голову нечто подобное, но я просто не нашел, куда вставить этот эпизод.

– Подумайте о воздействии на публику, – вступил в беседу еще один актер. – Действие ограничено стенами палаты со всем этим убожеством и уродством, и вдруг – надо же! – перед зрителем возникает классический образ…

– Плюс ирония! – подхватил еще кто-то. – Распятие в дурдоме. Думаю, это будет грандиозная сцена. Грандиозная.

Джулиан мерил шагами пол на небольшом свободном пятачке.

– А мне это не нравится, – сказал он. – Сентиментальная пошлятина…

– Пошлятина?! – вскричала Памела. – Джулиан, ты упускаешь самую суть. Это прекраснейшая идея из всех, до сих пор кем-либо предложенных. Она может символизировать весь этот…

– …весь этот гребаный символизм. Извини, Памела, но я просто не вижу эту сцену в фильме, вот и все.

Сразу несколько человек, перекрикивая друг друга, начали ему возражать. Когда стало ясно, что большинство поддерживает его идею и Джулиан рано или поздно сдастся, Уайлдер потихоньку удалился. Он выступил с предложением и уже не чувствовал необходимости его отстаивать; сейчас ему больше хотелось уединиться и подышать свежим воздухом.

Стаканчик виски он прихватил с собой, но после пары маленьких глотков желание пить пропало, и, аккуратно поставив стакан на траву у стены амбара, он отправился на прогулку.

Это была самая красивая сельская местность из всех когда-либо им виденных, но не только красота пейзажа заставляла его сердце биться учащенно; сказывалось и стремительное повышение самооценки в течение всего лишь одной невероятной недели. Эпштейн назвал его «достойным наибольшего восхищения»; Джулиан соглашался с ним по всем спорным вопросам; Памела употребляла фразы типа «получилось безупречно» и «это прекраснейшая идея» – от таких вещей немудрено голове пойти кругом. Без сомнения, он был рожден именно для этого – для упорядочения хаоса, – а все предыдущие годы были только пустой тратой времени. Наконец-то Джон Уайлдер нашел свою стезю в жизни, в этой реальности, и он дрожал от переполнявших его радости и гордости, каких не испытывал с одиннадцатилетнего возраста, когда его сделали сопрано-солистом в церковном хоре.

– Glo-o-o-o-ria in excelsis De-e-o… – затянул он.

Под ногами пружинила болотистая почва, он постоянно запинался о кочки, каковые запинки породили в его голове ритм, который начал превращаться в стишки или песенку. Эта песенка продолжала звучать, даже когда он остановился, обняв рукой древесный ствол:

Если встретите кого-то, кто без толку просадил
Половину своей жизни, сам не зная почему;
Если он вам попадется обнимающим деревья
Или на колени павшим, знайте: этот человек…

Он оторвался от дерева, оставившего смолистое пятно на его рукаве, и зашагал дальше, ощущая что-то вроде покалывания сотен мягких иголок по всему телу. Его зрительное восприятие исказилось – перед глазами зависли или плясали бесцветные мушки, – но песенка не кончалась, словно кто-то незримый (может, Эпштейн?) нашептывал слова ему в уши:

Если хаос он в порядок замышляет привести,
Если страсть свою стремится на экран перенести,
Если в нужный миг придет…

– Здравствуйте, мистер Уайлдер, – поприветствовал его исполнитель какой-то второстепенной роли, торопившийся на съемки.

– Привет… Эй, погоди… погоди…

Студент обернулся и посмотрел на него долгим, странным взглядом.

– Не подскажешь, как мне добраться до дома мистера Эпштейна?