Нарушитель спокойствия

Памела наконец выздоровела и позвонила, ее голос по телефону был скорее вежливым, чем исполненным страсти, но все равно мысль о том, что он увидит ее этим вечером, придала ему сил и помогла достойно высидеть званый ужин с Боргами.

— …Может быть, ты с ним поговоришь, Пол? — сказала Дженис после того, как Томми ушел в свою спальню.

— Почему я?

— Потому что он тебя любит и уважает. Он всегда, чуть не с младенчества, относился к тебе как к родному дяде.

— Мне очень приятно это слышать, но, я думаю, ты преувеличиваешь, Дженис. В любом случае мне не кажется, что из такого разговора выйдет толк, и тут я согласен с Джоном. По-моему, вы и так делаете все возможное; сейчас остается только ждать и надеяться на лучшее.

— Пол прекрасно ладит с детьми, — сказала Натали Борг. — Я всегда говорила, что из него вышел бы чудный отец, если бы…

Она никогда не упускала возможности поговорить об операции по удалению матки, которую ей сделали еще в молодости. Уайлдер пересидел ее излияния смирно, прихлебывая кофе и втайне гордясь своим ангельским терпением.

— К сожалению, я вынужден вас покинуть, — сказал он, улучив момент. — У меня сегодня собрание.

Всю дорогу в подземке он был занят подбором песни для этого вечера. Отверг «Ты на вершине», «Я без ума от тебя» и еще несколько популярных вещиц, тем более что Памела знала их слова, и это ослабило бы эффект от его выступления. И только при подъеме на эскалаторе ему вспомнился идеально подходящий номер: давно забытая песенка Эла Джолсона под названием «Куда Робинзон Крузо ходил с Пятницей субботним вечером?»[44]. Он чуть не хихикнул вслух, представляя, как будет исполнять этот старый шлягер в махровом халате.

— Нам надо кое-что обсудить, — сказала она при встрече, и уже по интонации он догадался, что на самом деле никакого обсуждения не предвидится. Просто она хочет сказать нечто важное — и наверняка неприятное, — а ему желательно сидеть тихо и слушать.

Так он и поступил, столь бережно сжимая в руках бокал, словно это был последний виски на свете, тогда как Памела, все еще одетая по-офисному, описывала круги по комнате со скрещенными на груди руки.

— Я уезжаю, — сказала она. — Я увольняюсь с работы, отказываюсь от этой квартиры и покидаю Нью-Йорк — возможно, навсегда. Это означает прекращение наших с тобой отношений, о чем я сожалею, но мы ведь с самого начала знали, что это не может продолжаться бесконечно, не так ли?

— Да, — сказал он, удивляясь собственному голосу, прозвучавшему спокойно, без надрыва. — Да, пожалуй, мы знали это всегда.

На самом деле ему хотелось вскочить на ноги с криком «Кто он, твой новый приятель?!» или же пасть на колени и с мольбами обхватить ее бедра, но он ничего такого не сделал, чувствуя, что эта сцена должна быть разыграна по ее нотам. Какая-то крошечная, иррациональная частица его сознания допускала возможность того, что если он до конца выдержит свою роль, если он будет вести себя «цивилизованно», сдерживая эмоции, это может настолько ее впечатлить, что она в последний момент изменит свое решение. Он сделал маленький глоток виски, прежде чем спросить:

— И куда ты поедешь?

— В Вашингтон.

Теперь она уже сидела на стуле, стряхивая пепел с сигареты и явно испытывая облегчение оттого, что самое трудное осталось позади. Расслабившись, она сказала больше, чем, видимо, намеревалась:

— У меня там есть друг, который считает, что я могу претендовать на должность в Министерстве юстиции, а это слишком хороший шанс, чтобы его…

— Секундочку. Ты ведь говоришь о Честере Пратте.

— Даже если и так, что с того?

К черту цивилизованность, к черту все на свете! Он вскочил и двинулся на нее, охваченный ревнивой яростью.

— Как давно ты спишь с этим ублюдком? Скажи! Я задал несложный вопрос: как давно это продолжается?

— Джон, у тебя нет причин кипятиться. Это попросту…

— Как давно, черт побери?! Отвечай!

— Это не тот вопрос, который заслуживает ответа.

В следующий момент его ярость сменилась агонией самоунижения.

— Малышка, не делай этого. — Он дотронулся рукой до ее плеча. — Прошу, не надо. Ты мне нужна, я без тебя не могу…

Таким образом, он сделал обе ошибки, избежать которых стремился изначально, — поднял грозный крик, а после опустился до мольбы, — и в результате все было потеряно.

— Я знала, что это будет нелегко, — сказала она, — но то, что ушло, уже не вернуть. Нам было хорошо вместе, однако… с этим покончено, вот и все.

Теперь его единственной целью было покинуть квартиру прежде, чем она сама выставит его вон; и с этим он справился в состоянии, близком к ступору, что худо-бедно могло сойти за сдержанное достоинство.

— Такие дела… — произнес он и, уже взявшись за ручку двери, сделал паузу длиной в десять ударов сердца, давая ей последний шанс позвать его обратно. Не дождался, сказал: «Прощай» — и вышел.