Нарушитель спокойствия

Он продолжал, сколько мог, сжимать горло сказавшего: «Сам нарвался», видя в этом единственный способ сохранить остатки достоинства. Потом распахнулись массивные двери, и Уайлдера выбросили наружу. Он раскорякой шлепнулся на асфальт, сразу вскочил, но потерял равновесие, упал снова и затем поднялся уже медленнее.

Когда в дверях показалась Памела, он растерянно бормотал:

— Машина… где эта сраная машина?

— Ее перегнали на парковку… — сказала она. — Подожди, я…

Но служитель уже рысью мчался за машиной, а минуту спустя Уайлдер сидел за рулем и с возрастающей скоростью катил прочь от ресторана по бульвару Ла-Сьенега.

— Сейчас же останови машину! — потребовала она тоном на удивление твердым для только что рыдавшей женщины. — И дай мне сесть за руль, иначе ты угробишь нас обоих.

Однако он не пожелал уступить ей место, и Памела испуганно съежилась на пассажирском сиденье, пока он выполнял неверные повороты и резко перестраивался, провоцируя негодующие сигналы других машин, одной из которых он еще и поцарапал крыло.

Когда они все же добрались до дому, он сразу сделал себе двойную порцию виски. Она тоже немного выпила, видимо собираясь с духом, прежде чем сообщить важную новость.

— Я ухожу от тебя, Джон, — сказала она, с бокалом в руке меря шагами ковер. — Я больше не могу это выносить. Сегодня, пока ты ездил к врачу, я подыскала себе другую квартиру и уже внесла задаток. Перееду туда завтра утром.

Его шок — «Малышка, не уходи! Только не это!» — сопровождался, как ни странно, облегчением: ведь без нее он сможет выпивать в любое время, хоть рано утром. А ей все равно придется быть с ним в контакте, чтобы не пропустить следующую встречу с Манчином. Так что никуда Памела от него не денется.

— Там нет телефона, — продолжила она, — но, как только его установят, я сообщу тебе номер, чтобы мы могли быть на связи по поводу Манчина. Извини, Джон, но такая жизнь мне осточертела.

— Погоди, — сказал он, — я приму свой комплекс экстренной помощи.

— Что-что ты сделаешь?

— Бринк прописал мне комплекс для приема в экстренных случаях — сейчас, похоже, самое время.

— Брось, Джон, неужели ты до сих пор веришь во всякие чудодейственные снадобья? Ты не сможешь изменить самого себя с помощью таблеток.

— А я и не собираюсь изменять себя. Я всего лишь хочу, чтобы ты была со мной.

— Забудь об этом. Никакие таблетки не помогут… Где предпочитаешь сегодня ночевать: в спальне или в гостиной?

— В гостиной, — сказал он, прикидывая, что так будет проще добраться до выпивки. — Но прошу, Памела, подумай еще раз.

— Я думала над этим несколько недель. И додумалась наконец-то.

Уже четвертую — или пятую? — ночь подряд он почти не смыкал глаз. Даже изрядное количество виски не смогло вогнать его в сон, и он размышлял, то лежа, то сидя на диване, пока в щелях жалюзи не забрезжил рассвет.

— Я только сварю кофе, — сказала полусонная Памела, появляясь из спальни. — Не хочу за завтраком выдерживать очередную сцену.

И они разошлись без сцен. Машина досталась Памеле — «А ты возьмешь напрокат другую», — Уайлдер помог вынести вещи, и она уехала. В этой спешке он даже не вспомнил о прощальном поцелуе.

Оставшись в одиночестве, он первым делом достал из чемодана «комплекс экстренной помощи» доктора Бринка: три флакона с пилюлями, названия которых он позабыл сразу же после того, как их принял, запив водой из крана. В холодильнике нашлось вареное яйцо, и он жадно его съел, а затем сел на диван со стаканом основательно разбавленного виски и попытался думать о будущем.

На третий день стало невмоготу. Наручные часы остановились, но, судя по проникавшим сквозь жалюзи лучикам солнца, было около полудня, и он решил выйти из дому. На бульваре Санта-Моника подумалось о еде. После ухода Памелы он питался только тем немногим, что находил в холодильнике, и дешевыми гамбургерами из закусочной внизу. А сейчас по пути подвернулся ресторанчик, в котором он часто бывал с Памелой. Он решил плотно подкрепиться и заказал стейк с яичницей.

— Что-нибудь из бара, сэр?

— Ни к чему, спасибо. Хотя подождите. Я возьму «Кровавую Мэри».

За второй порцией «Кровавой Мэри», еще не приступив к остывающей еде, он вдруг обнаружил, что на него смотрят все посетители ресторана. И на сей раз это ему не почудилось: люди действительно смотрели на него, хотя и не осуждающе. Скорее, они ему сочувствовали. А встречаясь с ним взглядами, стразу отворачивались, однако по выражениям лиц было нетрудно догадаться, что они думают: «Эх, бедолага».

Он выпрямился на стуле, положил ладони плашмя на стол в надежде этим унять их дрожь и попытался представить, как он выглядит со стороны. Одет он был вполне прилично — свежая рубашка, чистый вельветовый пиджак и немятые брюки, — да и с лицом вроде все было в норме, не считая того факта, что утром он не побрился. Тем не менее всякий раз, когда он оглядывался по сторонам, кто-нибудь спешил отвести глаза с едва заметным покачиванием головы или легким вздохом: «Этот бедолага, должно быть, очень страдает».