Нас предала Родина

— Сын с невесткой, — так же глухо отвечает Владимир и вдруг оживляется. — Я здесь давно живу, раньше на заводе Ленина работал. За что нас? Чечены родственников в села перевозят, а нам куда? Эх, посмотреть бы на тех пилотов — сказал бы я им!

Что он сказал бы летчикам, Владимир не говорит, только машет рукой. Камера вновь скользит по неподвижной старушке, утыкается в тела — с них уже кто-то услужливо откинул простыню. Оба немолодые, явно за пятьдесят.

— Остался кто-нибудь у нее? — спрашивает корреспондент.

— Никого, — отвечает Владимир. — У нее муж тоже под бомбами погиб, еще в ту войну. Тогда — немцы, сейчас — свои.… Вот так.

Глядя на экран, Борис поймал себя на странной мысли: даже сейчас казалось, что происходит это где-то далеко, к ним отношения не имеет, и у них, в Микрорайоне, такого не будет точно. Глупость, конечно, выкрутасы психики, стремящейся как угодно помочь своим нерадивым хозяевам.

Еще одна ночь — и опять самолеты, опять вскакивания с дивана, опять долгие, кажущиеся часами, минуты в коридоре, подольше от окон. У каждого в кармане документы: паспорт, трудовая, военный билет, диплом. Славкино свидетельство о рождении в сумке у Ирины. А в коридоре наготове две сумки с самым необходимым — это на случай бегства. Зачем все это понадобится, если бомба накроет квартиру, они не думали. Что это — фатализм или глупость их тоже не интересовало, у них были заботы поважнее. Сколько на этот раз прилетали грачи, уже никто не считал. Усталое сознание только фиксировало очередной взрыв, отмечало: далеко. И только низкий гул немного затихал, мозг тут же требовал — спать. Спать! Славик вообще умудрялся засыпать, даже сидя, в коридоре.

Днем новые кадры. Теперь где-то в районе Еврейской слободки. На экране полностью разбитый частный дом, весело догорающий сарай — и на переднем плане совершенно обезумевшая женщина. Лицо в копоти, волосы взлохмачены, в воспаленных глазах ярость и безумие. Безумие и ярость.

— Сволочи! — кричит женщина прямо в камеру. — Гады! Все разбили, все! И Наташка… Она же маленькая еще была! Дайте автомат! Дайте мне автомат, я их перебью! Всех! Всех!

Кто-то обнимает ее за плечи, пытается увести. Женщина вырывается, грозит кулаками небу и все кричит и кричит уже что-то совершенно нечленораздельное. Камера старательно ловит ее перекошенное лицо, микрофон фиксирует каждый вопль. Что-то невнятное говорит по-чеченски оператор.

Борис встал с дивана, приглушил звук телевизора, снова сел, не в силах оторваться от этого зрелища.

— Боря, — задумчиво глядя на экран, спросила Ирина, — как думаешь, они специально все время русских показывают?

— Не знаю, может и специально. А может, и нет. Говорят же, что очень много чеченов уехало.

— Много, не много, а все равно странно. Уж в том районе русских точно совсем мало.

— Ира, я не знаю, — повторил Борис. — Может, они специально выбирают, для России. Тем более, такой репортаж. Политика.

— Политика.… Везде политика.

Ирина встала с дивана, успокаивающе коснулась мужа рукой. Заглянула в комнату к сыну: тот тихонько ковырялся с чем-то, сидя на постели. Вроде бы со своими любимыми «трансформерами». Она прошла на кухню, поставила на огонь чайник, села на стул у окна.

Дождь прекратился, опять начало подмораживать, но небо по-прежнему хмурилось. «Снег пойдет», — подумала Ирина. Что-то не давало ей покоя в в связи с недавними кадрами. Что-то ей они напомнили. Ирина вновь посмотрела в окно, нахмурилась, тщетно пытаясь собрать в порядок мысли. Пойти Бориса спросить? Да нет, откуда он может знать! Она встала, прислушалась — никто не идет — вытащила припрятанную сигарету, торопливо закурила. И тут же вспомнила.

Эта передача была приблизительно год назад. Местное телевидение брало интервью у какой-то русской семьи. В небольшой комнате сидели трое: старушка, ее уже пожилая дочь и молодая яркая женщина в косынке — тележурналист. Вопросы, которые она задавала, разнообразием не отличались. «Хорошо ли им живется в Чечне? Хорошо ли, вообще, живется русским при новой власти?» Женщины отвечали по очереди, заученными фразами. «Живется нам очень хорошо! Да и вообще русским живется отлично. Обижают? Да что за ерунда, ничего такого нет! Наоборот, со стороны чеченцев только помощь. Преступность? Ну, да, есть, а где ее сейчас нет — времена такие. Почему уезжают русские? Уж точно, не из-за новой власти. Скорее, потому, что стало негде работать, а это только из-за бойкота со стороны России. Нет, никто нас не заставлял и не угрожал. Спасибо вам, что дали возможность сказать правду!»

Почему ей вспомнилась та давняя передача, и какая тут может быть связь с сегодняшним репортажем, Ирина объяснить себе не могла. Тогда — явная постановка, сегодня — съемка реальных событий, без ретуши и даже без комментариев. Тогда — заученные ответы невольных марионеток, сейчас — крик души, эмоции, захлестывающие разум. И, тем не менее, какая-то схожесть тут была, она это чувствовала.