Нас всех тошнит

Обнажённое тело активно сопротивляется деиндивидуализации. В театре полно примеров, когда при помощи унифицированного костюма группу перформеров обезличивают, превращают в армию клонов. Такую операцию абсолютно невозможно произвести с группой обнажённых исполнителей. Голое тело сильнее привлекает внимание и отпечатывается в памяти зрителя своими деталями, преимуществами и недостатками. Таким образом, тело перформера без одежды – это более демократическое, более прогрессивное тело. Обнажённое тело в театре не может быть пассивным, оно источает витальность и энергию желания, даже если при помощи голого тела демонстрируется смерть, оно не бывает мертво полностью, так или иначе оно взывает к жизни.

Большинство крупнейших театральных режиссёров, имеющих отношение к пространству постдраматического театра, в той или иной степени используют обнажённое тело в спектаклях. Самым известным на этом поприще является бельгийский художник и режиссёр Ян Фабр, певец телесности во всех её выражениях. Он использует голое тело в максимально возможном количестве вариаций. В спектакле «Власть театрального безумия» сцена с двумя танцующими полностью обнажёнными красивыми молодыми людьми в коронах – самая пронзительная, полная невульгарного возвышенного пафоса. В 24-часовом перформансе «Гора Олимп» в самом начала двое мужчин стоят боком к зрителям по обеим сторонам сцены, а у них за спинами на коленях стоят ещё двое мужчин и буквально орут им в задницы. Греческий режиссёр Димитрис Папаиоанну, разрабатывающий темы уязвимости тела и репрессированной однополой сексуальности в своей стране, постоянно использует и голых мужчин, и женщин. В спектакле «Великий укротитель», например, особым акробатическим образом он визуально «собирает» человека новой гендерной идентичности путём соединения женщины с двумя мужчинами, чьи обнажённые ноги «прикрепляются» к торсу актрисы. Даже целомудренный Роберт Уилсон, у которого в спектаклях все всегда красиво одеты, в постановке 2015 года Adam’s Passion на музыку Арво Пярта ставит в центр задымлённой сцены полностью обнажённого мужчину, как бы символизирующего некую натуральность, природное начало.

Феминизм

Существует следующая коллизия: теория и практика феминизма крайне активным образом разрабатываются в США – там регулярно выходит огромное количество исследований и книг, посвящённых феминизму и его связи с любыми сферами жизни. При всём этом, как мы уже выяснили, в Америке довольно чудовищно обстоят дела с современным театром – его там попросту нет, а те американские режиссёры, которым недостаточно говорящих актёров на сцене, почти всё время ставят в Европе. Как раз там с современным театром всё более чем хорошо, но зато не так массово развито исследование фем-движений и имплементация этого опыта в театральное искусство. Таким образом, современный авторский театр и живой феминизм почти не пересекаются. История феминизма в театре, зафиксированная учёными, это на 95 % история фем-драматургии и история фем-драматургии на сцене. Безусловно, феминизм довольно ощутимо поменял театральные тексты, во многом сместив оптику читателя и выведя в фокус новых героинь и вообще новый взгляд на репрезентацию женского персонажа. Вряд ли будет преувеличением сказать, что без второй волны феминизма, начавшейся в 60-х годах, современный театр не сложился бы в том виде, в каком он есть сейчас. Эволюция от актёров на сцене к отсутствию актёров на сцене (о чём мы говорим в главе про театр без людей) вряд ли могла бы совершиться, если бы не произошла эволюция от классического набора женских театральных персонажей (мать, девственница, проститутка) к куда более сложному набору сложных женских персонажей с гибкой идентичностью. В современном театре психология и репрезентация персонажа – уже пройденный этап, но не появилось бы никакого современного театра, если бы этот этап – с усложнённой женской оптикой обозначенный именно феминизмом – не был бы пройден.