Катер развернулся на прежний курс.
Впередсмотрящему Максиму Шабрину, пожалуй, было тяжелее всех в этом рейсе. Он стоял впереди носовой пушки, первым принимал на себя все волны, захлестывающие палубу. Его глаза воспалились от морской воды, сам он промок.
В районе Анапы шторм стал тише, но по морю все еще гуляли барашки. Прояснилось и небо. На горизонте оно совсем очистилось, поголубело. Вскоре там показалось солнце, его лучи заскользили по морю, и там, где они коснулись воды, море стало голубеть.
Катер вышел в заданный квадрат. Новосельцев увидел вдали тральщик и два катера, которые утюжили море в разных направлениях, и догадался, что они также посланы на поиски, как и он. Передав мотористам приказание снизить ход на средний, он стал озирать в бинокль морские дали. Справа заметил черную точку.
— Право руля! — распорядился он.
Вскоре Шабрин доложил:
— Прямо по носу два человека в воде.
«И впрямь кошачий глаз, — невольно восхитился Новосельцев своим впередсмотрящим. — Я еле в бинокль рассмотрел, а он простым глазом увидел».
Катер увеличил ход. Около лееров встали матросы, держа наготове спасательные пояса, к каждому поясу были привязаны веревки.
Сигнальщик доложил, что в воздухе появились три «мессершмитта». Два из них кружили над тральщиком, а другой спустился низко над морем и открыл пулеметный огонь. Новосельцев сразу сообразил, что гитлеровский истребитель обстреливает плавающих в воде людей.
— Сволочи! — вырвалось у него. — Утопающих расстреливают.
Кружившие над тральщиком «мессершмитты» перешли на бреющий полет и сбросили мелкие бомбы. Тральщик увернулся, и бомбы разорвались слева от него. «Мессершмитты» опять налетели на корабль, на этот раз обстреливая его из пулеметов. С тральщика открыли ответный огонь. Ему на помощь подошел один сторожевой катер и также открыл стрельбу по самолетам.
— Попали, ей-богу, попали! — воскликнул Дюжев.
— Не отвлекайся, — сердито оборвал его Новосельцев.
Один «мессершмитт» стал крениться и боком пошел в сторону Крыма, оставляя за собой шлейф дыма.
Катер подошел совсем близко к двум плавающим на воде. Дюжев развернулся к ним левым бортом, а Новосельцев приказал застопорить ход.
Акустики Румянцев и Левшин, или, как их называли матросы, Посейдон и Цефей, бросили за борт два круга.
— Концы обматывайте вокруг туловища или рук, — закричал Румянцев, свешиваясь своим длинным телом через леер.
Находящиеся в воде два матроса держались за обломок мачты. Один из них ухватился за брошенный круг и намотал на руки бечеву. Второй никак не мог поймать круг, плавающий рядом. Он ловил его одной рукой, а второй держался за обломок мачты.
Румянцев и кок Кравцов вытянули на палубу первого матроса. Это был высокий, атлетического сложения человек, круглолицый, светловолосый. Вступив на палубу, он пошатнулся, всхлипнул:
— Братки, браточки…
И упал на колени, хотел подняться и опять упал. Румянцев подхватил его под руки. Широко открывая рот, словно ему не хватало воздуха, он проговорил:
— Того… он ранен… Ему помочь надо…
Токарев повернулся к командиру:
— Разрешите?
Новосельцев кивнул головой. Токарев скинул брезентовую куртку, шапку и бросился в воду. Схватив круг, он подплыл к матросу и обвязал его бечевой под мышками.
— Тяни! — крикнул он.
Когда матроса вытянули на палубу, он потерял сознание.
— Обоих в моторное отделение, — распорядился Новосельцев. — Кок, дашь каждому по стакану водки, раздеть, растереть водкой и одеть в сухое.
Новосельцев повел катер в ту сторону, где «мессершмитт» обстреливал на бреющем полете воду. Значит, там есть люди.
Солнце близилось к горизонту. Скоро стемнеет. Надо торопиться. Новосельцев перевел рычаги машинного телеграфа на «полный вперед».
До наступления темноты спасли еще пятерых матросов и одного офицера.
Несмотря на темноту, катер продолжал бороздить море. Но больше никого из воды не подняли. Часов в восемь вечера Новосельцев получил радиограмму, предписывающую ему идти в Геленджик. Оставив на мостике за себя Дюжева, Новосельцев спустился в кают-компанию, где находились спасенные. Все они уже были переодеты в сухую одежду, которую им одолжили матросы. Их мокрое белье и обмундирование сушилось на горячих трубах в моторном отделении. На столе в кают-компании лежал хлеб, стояли банки с тушенкой, большой чайник. Все с жадностью пили чай, обнимая обеими руками горячие алюминиевые кружки. Кок стоял у дверей и приговаривал:
— Пейте до пота, чай простуду выгоняет.
Офицер, когда вошел Новосельцев, встал и протянул руку.
— Спасибо, командир, от всех нас, — сказал он дрогнувшим голосом. — Вы вернули нас с того света.
Офицер был широкий в кости, и китель Новосельцева, который тот одолжил ему, не сходился на груди, поэтому был застегнут только на нижние пуговицы. У него широкоскулое лицо, под маленькими, но острыми глазами отеки, густые темные брови сходились на переносице.
Новосельцев сел рядом с ним и спросил, что же произошло, почему корабли погибли.