Читаем Нас ждет Севастополь полностью

— Я не придавал значения его разглагольствованиям. Начитался старых книжонок и свихнулся. Сам он был неприятным человеком, а его умничанье мы встречали насмешливо.

— Насмешливо, — протянул Бородихин. — Нет, дорогой мой старший лейтенант, не смешно, а грустно. Никто его не обрывал, никто не вступал с ним в спор. Не сильны, вижу, в теоретических вопросах. Причем никто не доложил мне о его «теоретических упражнениях».

— Да кто же мог подумать, — пытался оправдаться Новосельцев. — Я сцепился с ним один раз, но ничего, кроме руганки, не вышло.

— Вот в том-то и дело, что никто не задумался, — удрученно проговорил Бородихин. — А следовало бы. Ведь Уздяков вел разговорчики, что в жизни все якобы повторяется. Стоит вдуматься, что это значит. Это значит, что войны на земле были и будут и жизнь также неизменна. Люди борются за лучшую жизнь, а Уздяков болтает, что борьба их бессмысленна, что жизнь людей как была, так и останется трагичной.

— Чушь порол, — вставил Новосельцев, махнув рукой.

— Для вас — это чушь. Но ведь кто-то верует в это. Певцом такой философии является философ Шпенглер, а его реакционное учение находится на вооружении у гитлеровцев. Таким образом, Уздяков, не знаю — вольно или невольно, оказался носителем фашистской идеологии. А я проглядел, черт бы меня побрал. Правильно говорится: век живи, век учись.

— И все равно дураком помрешь, как говорит пословицу — усмехнулся Новосельцев и сразу притушил усмешку, заметив, что замполит сердито сдвинул брови: — Нас нечего винить. Начальство видело, что он нечистоплотен в быту, бюрократ, хам. Зачем держали такого типа на руководящей должности? И не за убеждения надо было выгонять его, а за плохую работу. А то у нас бывает так — наказывают за убеждения. Представь себе хорошего настоящего моряка, скажем, боцмана, а он верует в бога. Что с ним делать? Выгонять?

— Это ты брось, — продолжая хмуриться, оборвал его Бородихин. — Не залазь в дебри, а то не выберешься.

Новосельцев хотел возразить ему, но поперхнулся, почувствовав в голосе замполита непонятную резкость. Бородихин заметил, что его слова произвели на Новосельцева неприятное впечатление, и, положив руку на его плечо, доверительно сказал:

— Виктор, ты еще молодой коммунист, тебе надо учиться. В жизни мы нередко видим такое, что вызывает протест, что несовместимо с нашими понятиями о долге, чести, замечаем, что не по-ленински ведут себя некоторые руководящие товарищи, есть у нас и карьеристы, мечтающие о наградах и продвижениях по службе, и очковтиратели, и трусы. Откуда все это? Вот тут-то разбираться трудно. Является ли это порождением советской системы? Нет, конечно. Все это нам досталось в наследство от прошлого, а пережитки живучи, их питают, дают им произрастать вражеская агентура, капиталистическое окружение. Уздяков нам от прошлого достался.

— Но он не жил тогда, — возразил Новосельцев. — Воспитывался в советской школе, учился в том самом военном училище, где учился я. Почему я, мои товарищи не стали носителями прошлого?

— Ответить на этот вопрос не так-то просто. Помимо школы, военного училища есть еще семья, товарищи. Есть книги. Недаром говорится — с кем поведешься, от того и наберешься. Нужно изучать каждый случай. Есть такие философские определения — явление и сущность. Ты, возможно, не изучал этого.

— Самое отдаленное представление.

— Раз ты стал коммунистом, то должен разбираться в таких вопросах. В народе давно подмечено, что есть различие между внешней, показной стороной и внутренним содержанием какого-либо предмета, существа. В связи с этим и пословицы родились: «Не все то золото, что блестит», «По одежке встречают, по уму провожают». Так вот в философии внешняя сторона именуется явлением, а внутренняя, та, что поглубже запрятана, сущностью. Ты привел абстрактный пример с боцманом, который верит в бога. Допустим, что есть такой боцман. Перед нами, так сказать, явление — верующий в бога моряк. Снимать его с должности, высмеивать? Думаю, что надо сначала разобраться. Почему он верует, кто тому причиной, что питает его веру, как это наложило отпечаток на его характер, на взаимоотношения с товарищами, как отражается на службе? Вот когда вникнешь в сущность всего этого, тогда и решай вопрос о боцмане. А готовых рецептов на все случаи жизни нет, дорогой Виктор…

Их разговор прервал подбежавший вестовой:

— Вас срочно требует командир дивизиона, сказал, чтобы бегом.

«Что могло случиться?» — удивился Новосельцев и побежал следом за матросом. Бородихин несколько мгновений стоял, глядя им вслед, потом торопливо зашагал в штаб.

Уже по внешнему виду командира дивизиона Новосельцев определил, что произошло что-то серьезное. Корягин шагал по комнате, что-то сердито бормоча. Увидев Новосельцева, он остановился и торопливо заговорил:

— Немедленно заводи моторы. На траверзе Анапы немецкая авиация потопила три наших эсминца. Примерно вот в этом квадрате, — он ткнул пальцем в карту. — Спеши туда, может, подберешь кого из воды. Из Геленджика тоже вышли корабли для спасения людей. Понятна задача?

— Понятна. Только вот шторм…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Публицистика / История / Проза / Историческая проза / Биографии и Мемуары