Нас ждет Севастополь

Подсев к Тане, Галина достала из кармана кусочек колбасы.

— Это тебе. Вчера командир дивизии поздравлял нас, ну и угостил. А я приберегла для тебя. И поздравляю тебя с орденом Красного Знамени.

В тот вечер Галина размечталась о послевоенной жизни.

— Мы обе с тобой недоучившиеся студентки. Кончится война, что будем делать? Конечно, будем учиться на врачей. После войны будет много инвалидов, просто больных. Люди голодали, душевно переживали, а это, конечно, отразится на их здоровье. Я вот только никак не решу, кем быть — детским врачом или хирургом.

— Я на хирурга, — подала голос Таня. — Давно решила.

— А я все раздумываю. Давай будем учиться в одном институте. Согласна? Вот будет здорово! Две фронтовые подруги сидят на одной студенческой скамье. Девчонки нам завидовать будут, а парни станут нам объясняться в любви. А мы носы задираем: дескать, с наше повоюйте, хлебните столько, сколько мы, и так это снисходительно скажем: «Мальчики, вы по химии хвосты имеете? Или отстаете по латыни? Можем подтянуть вас до уровня передовых студентов. Чур только не лениться».

— Ох и фантазерка ты, — невольно улыбнулась Таня. — Дожить надо…

— Доживем, сестренка, — убежденно заявила Галя. — И в воде мы не утонем, и в огне мы не сгорим.

— Так то в песне…

— И в жизни будет так. Я, Танечка, убежденная оптимистка. Верю в лучшее, о плохом стараюсь не думать. В Геленджике у меня была подруга Ольга Потоцкая. Когда мы расставались, я заявила ей, что или погибну, или вернусь героем. Ну и, как видишь, пуля меня не взяла, а Звезду Героя получила. Но, между нами говоря, стесняюсь я. Ну какая я героиня? Просто добросовестно отношусь к своему делу. Моя обязанность лазить по полю боя и оказывать раненым помощь, вытащить из-под огня и доставить в санчасть. Иногда, конечно, приходилось ложиться за пулемет, стрелять из автомата, носить на передний край боеприпасы. Так ведь без этого не обойдешься. Ребята поздравляют меня, а я смущаюсь. Настоящие-то герои — это они.

После ее ухода Таня попыталась сесть. Но закружилась голова, и она опять опустилась на жесткий матрац.

«До каких пор будем мы тут лежать? — в отчаянии подумала она. — Скорее бы что-то происходило — плохое или хорошее, а так продолжаться не может, не хватит сил выдержать».

Тридцать пять мучительных дней и ночей. Тридцать пять…

Сегодня у Тани было особенно тягостное настроение. Почему именно сегодня? Об этом она не задумывалась. Видимо, просто круглая цифра произвела впечатление. А может быть, потому что томило какое-то предчувствие.

После того как матрос из-за занавеси сказал: «Терпи, сестренка, ведь ты морячка» и она замолкла, раздался голос лейтенанта Литова:

— Мы должны приготовиться к худшему. Обстановка нам известна. Гитлеровцы хотят ликвидировать наш плацдарм. А силы десантников тают, пополнения мы не получаем. Что нас ждет?

Все промолчали, только послышалось несколько тягостных вздохов.

Лейтенанта Литова и помкомвзвода Павла Федоренко принесли в подвал на третьи сутки после высадки. Все это время они пролежали на ничейной земле. На рассвете после первой десантной ночи мимо них проходили немцы. Они видели три неподвижные фигуры десантников. Окровавленный лейтенант лежал с раскинутыми в стороны руками. На его ногах убитый Немов, рядом с лейтенантом в скорченном виде Федоренко. Один немец склонился над Немовым, сбросил его с ног лейтенанта и ухмыльнулся: «Капут!» Они сочли убитыми всех троих. К вечеру, когда пошел холодный дождь, Литов и Федоренко пришли в сознание. Но ни тот, ни другой не могли даже повернуться. У Федоренко были ранения в голову, шею и бедро. Осколком ему выбило зубы. У Литова перебиты ноги и одна рука. Позже на его теле насчитали восемнадцать ран. Запорошенные и слипшиеся от крови глаза не раскрывались. Лейтенант решил, что ослеп. С трудом ему удалось раскрыть правый глаз. «Что будем делать?» — тихо спросил его Федоренко. «Будем ждать», — ответил лейтенант. Но ни в этот вечер, ни ночью, ни следующим днем они не дождались помощи. Они не знали, что их уже не ищут, считают погибшими и посмертно представили к награждению орденами. Весь второй день они лежали в полубессознательном состоянии, совсем обессиленные от потери крови, жажды и холода, обреченные на смерть. На третью ночь Федоренко, слух которого обострился, услышал приглушенную русскую речь. Это матросы подбирали трупы своих товарищей.

Напрягая голос, он закричал: «Братки, помогите!» Его голос, тоненький и дребезжащий, услышали.

Справа от Литова лежал командир взвода автоматчиков младший лейтенант Стронский. Это его взвод поддерживал роту Литова в первую десантную ночь. Его тяжело ранило днем, когда взвод отражал контратаки гитлеровцев.

Молчание, наступившее после слов Литова, нарушил Стронский:

— Что ж, приготовимся к худшему. Будем говорить прямо.

Что нас ожидает, если гитлеровцы займут Эльтиген? Расстрел или плен. На эвакуацию надеяться нельзя. Не придут корабли.

— А может, и придут, — с надеждой подал кто-то голос.