Нас ждет Севастополь

Новосельцев усмехнулся и подумал: «У каждого труса есть причина».

— Жаль, что нет возможности поговорить с вами пообстоятельнее. Я бы вам рассказал такое, что вы поняли бы меня. Но, надеюсь, мы еще с вами встретимся. А пока прощайте.

Он козырнул и пошел к штабу. Новосельцев посмотрел ему вслед и подумал: «Какой-то несуразный разговор был у нас».

На корме своего катера Новосельцев увидел матросов, куривших и о чем-то оживленно разговаривающих. Новосельцев спустился в каюту и позвал боцмана и механика.

— Пойдем к крымскому берегу, — сообщил он и посмотрел на них, пытаясь узнать, какое впечатление произведут его слова.

Но лица обоих остались бесстрастными.

— Никого на берег не отпускать. Глубинные бомбы сгрузить. На корму погрузить шлюпку. Получены ли продукты?

— Получил на двое суток.

— Бензином обеспечены? — обратился лейтенант к механику.

— Получил немного, — ответил Ивлев. — Хватит туда и обратно. Масла в достатке.

— Сходите к командиру базы и попросите еще бензина. Надо иметь в запасе на всякий случай.

— Трудно уговорить капитана Уздякова. Он очень экономен.

— Попытайтесь. Скажите ему, что предстоит дальний поход. Идите сейчас же.

Через несколько минут в каюту постучал Пушкарев.

— Разрешите обратиться с просьбой? — нерешительно произнес он, переминаясь с ноги на ногу.

— Говорите.

— Освободите меня от обязанностей командира отделения комендоров. Оставьте только наводчиком.

— Это еще почему? — удивился Новосельцев необычной просьбе.

— Не хочу за всех быть в ответе. Раньше я отличником был, а как попал на ваш корабль, так в боевой листок прописали. Карикатуру нарисовали — на черепахе едет мой расчет. На полминуты позже других объявил, что орудие к бою готово. А я при чем, если заряжающий укачался, другой задержался в кубрике.

— В сегодняшнем боевом листке?

— Час тому назад вывесили.

— Критика, значит, не понравилась?

— Какая там критика, — поморщился Пушкарев. — Сплошная насмешка. А мне не до веселья.

— И из-за такой критики проситесь в наводчики?

— Да. Хочу отвечать только за себя. Не до людей мне сейчас. И без того тошно…

Он вздохнул и насупился. Новосельцев заметил на его щеках и около губ преждевременные морщины, а на правом виске седые волосы.

— Хорошо, я подумаю. Можете идти.

«Что за человек? — стал размышлять Новосельцев, когда комендор ушел. — Почему он всех сторонится? Хочет отвечать только за себя, а за товарищей не хочет. Что-то происходит с парнем. Надо заняться им».

Новосельцев только вышел из каюты, как сверху спустился Школьников.

— Зайдем к тебе, — сказал Школьников, подавая руку.

Войдя в каюту, Школьников прикрыл дверь.

— Расскажи, Виктор, что произошло? — с любопытством спросил он Новосельцева. — В штабе говорят по-разному.

— О чем, собственно, говорят? — в недоумении произнес Новосельцев. — И почему это тебя так заинтересовало?

— Говорят, что ты в районе дозора затеял бой с самолетами противника и тем самым выдал противнику местонахождение дозора.

— Что за чушь! — возмутился Новосельцев, вскакивая. — Кто так клевещет на меня?

Школьников остановил его и усадил:

— Не горячись. Поступил ты правильно. А вот что произошло у тебя с помощником — мне не понятно. Он сказал, что ты недоволен им и поэтому вы разошлись.

— Я никому не говорил о наших взаимоотношениях.

— Он сам рассказал. Зачем тебе нужно портить дружбу с ним? Ведь он сын адмирала.

— Как и ты, — усмехнулся Новосельцев. — Ладно, раз Букреев заговорил о моей неприязни к нему, то и я открою карты, — и он рассказал ему о воздушном бое, о тетради с мыслями Букреева.

Школьников выслушал его, не перебивая, но, когда он закончил рассказывать, покачал головой:

— Послушай мое мнение, будь терпелив. Я не желаю тебе неприятностей. В глазах матроса офицер — непогрешимая личность, которая все знает, все умеет, никогда не ошибается. Вот что такое офицер. Матрос — исполнитель его воли, ему не положено обсуждать его действия.

— Матросы — это не бараны!

Школьников поморщился:

— Ну что за сравнение! Суворов говорил — каждый солдат должен понимать свой маневр. Так и матрос. Что значит свой маневр? Стоит сигнальщик на своем посту — пусть знает отлично сигнальное дело, остальное не для его ума. Моторист должен отлично знать мотор — и все. Акустик пусть изучает шумы. Офицер — это голова, а матросы и старшины — его руки, ноги, уши. Так, например, заведено на моем катере. А разве плохо выполняет службу моя команда? Ты же привносишь на военный корабль демократию. Твои матросы обсуждают действия помощника, его поведение. Не имеют права! О том, каков Букреев, они не должны были знать.

— Этого не скроешь.

— Перед матросами можно оправдать любой поступок. Скажем, ты сказал бы, что Букреев прав, когда не стал завязывать бой с противником. Можно придумать почему. А с ним наедине поговорил бы как надо.

Новосельцев рассмеялся:

— Эге, Владимир, ты, вижу, тоже мыслитель. Завел бы и ты тетрадь для своих теорий.