Нас ждет Севастополь

— А кто доложит командиру о том, что разведчики высажены, что они пошли, не встретив противника, что немцы сделали подводные надолбы?

Сигнальный фонарик, взятый Глушецким с собой, раздавило при ударе шлюпки о подводную надолбу. Да и едва ли с катера заметили бы сигналы, ибо волны бились о берег, создавая мутную пелену из водяных брызг.

Глушецкий задумался. Доложить, конечно, нужно, чтобы не оставлять в неведении командира корабля, командование. Но как?

— Мы вплавь, — сказал Ковалев.

— Доберемся, — уверил Токарев.

Глушецкий несколько минут молчал. Шансов у моряков мало: шторм, волны крутые. Могут не доплыть. Но отговаривать не стал. Положил руку на плечо боцману, сказал:

— Счастливо доплыть…

Разведчики молча пожали им руки. Гриднев прижал Ковалева к груди, сказал:

— Вижу — лихие моряки, верю — доплывете. Ни пуха ни пера.

Разведчики скрылись в темноте.

Проводив их глазами, Ковалев и Токарев разделись и спрятали в камнях одежду и оружие. Согнувшись от холода, они молча пошли к берегу.

— Может, кто из нас не доберется… — сказал Ковалев. — Давай попрощаемся…

Они обнялись и поцеловались.

— Плыви за мной в кильватер, — сказал Ковалев и бросился в воду.

Он думал, что ледяная вода обожжет его, но тело, уже успевшее задубеть на холодном ветру, не почувствовало ожога…

Стоя на мостике, Новосельцев обеспокоенно всматривался в берег. Прошло уже немало времени, а гребцы не возвращались. Что с ними? В голову лезли тревожные мысли.

Как установить, что же произошло в действительности? Нельзя докладывать командованию, основываясь только на догадках. А если разведчики не на берегу?

«Скоро рассвет, нужно что-то придумать, — размышлял Новосельцев. — Но что? Подожду еще с полчаса, а потом придется уходить».

Неожиданно за бортом раздался сиплый голос.

— Концы в воду! — обрадованно крикнул Новосельцев и бросился к борту.

Первым вытащили Ковалева. Ступив на палубу, боцман зашатался, как пьяный, передергиваясь всем телом. Он хотел что-то сказать, но зубы его так стучали, что лейтенант ничего не понял. Токарева подняли через несколько секунд. Он пластом упал на палубу и не шевелился.

— Обоих в моторное отделение, — распорядился Новосельцев. — Растирать спиртом и влить внутрь.

Вскоре Ивлев доложил по переговорной трубке:

— Боцман говорит, что разведчики пошли. Шлюпку разбило около берега. Немцы устроили подводные надолбы. Ковалев нырял и установил это с точностью.

— Как их самочувствие?

— Отходят помаленьку.

2

Через двое суток морской охотник опять подошел к крымскому берегу.

Скрывшись в тень высокой скалы, он приглушил моторы и затаился. Все люди стояли наготове на своих постах.

Так прошел час, другой…

Новосельцев с нетерпением посматривал на берег, начиная испытывать тревогу за Глушецкого и его товарищей. Они должны быть тут, на берегу, с вечера. Что же случилось? Глушецкий, конечно, изучал не флору и фауну Крыма, могло произойти какое-нибудь несчастье.

— На берегу огонек, — доложил Шабрин, прерывая размышления командира.

Действительно, на берегу мелькнул узкий луч, потух, снова зажегся. Новосельцев прочел условный сигнал и приказал спустить шлюпку. Гребцами сели Ковалев и Румянцев. Вскоре они вернулись. На борт поднялись семь человек. Глушецкий подошел к мостику, подал Новосельцеву руку и торопливо сказал:

— Давай полный вперед. Нас ищут.

— Сейчас газанем, — весело отозвался Новосельцев. — Что за пассажира привели?

— Пленный офицер.

— Ого! — не удержался от восклицания Новосельцев.

Разведчики и пленный спустились в кают-компанию. Новосельцев подозвал боцмана и распорядился, чтобы разведчиков накормили.

Спустя некоторое время, когда вражеский берег был далеко, Новосельцев, оставив за себя на мостике боцмана, пошел проведать разведчиков. Они уже закончили ужин и курили. Новосельцев с любопытством посмотрел на фашистского офицера, сидевшего с краю и жующего хлеб с маслом. Он впервые так близко видел живого гитлеровского офицера.

— А стоило ли этого типа кормить маслом? — спросил он, недобро щурясь.

— Этого стоит покормить, — сказал Глушецкий.

— Сам сдался, — заметил Семененко, закручивая цигарку необычных размеров.

Собиравший посуду со стола Наливайко округлил глаза-пуговки:

— Интересно… что ж ему — климат крымский не понравился?

Пленный перестал есть, поднял круглое лицо и, глядя на Новосельцева светло-голубыми глазами, со спокойным достоинством сказал на русском языке:

— Я не хочу воевать за сумасшедших. Я не фашист.

— Вот как! — удивился Новосельцев. — Не все немецкие офицеры, оказывается, мыслят одинаково.

— Не все, — подтвердил Глушецкий. — После Севастополя появились такие. Это — радует.

— Что ж, — усмехнулся Новосельцев, обращаясь к офицеру. — Вот и кончилась для вас война. Поживете в лагере, а потом нах хаузен, в родной фатерланд. Жизнь сохраните…

— Для меня война не закончилась, — нахмурившись, довольно резко ответил офицер. — Теперь я буду воевать за свободную от фашистов Германию.

— Как вы это мыслите? — заинтересовался Новосельцев.

Офицер пожал плечами:

— Пока сам не представляю.

— Вы кадровый офицер?

— Почти что.