Нас ждет Севастополь

– Так это же замечательно! – воскликнул Веселовский и повернулся к девушке: – Мила, пойдите на кухню и принесите два яйца всмятку и компот. Если есть манная или рисовая каша, захватите тарелочку.

Мила вернулась, придвинула к кровати табуретку, поставила на нее завтрак. Подложила под голову Глушецкого еще одну подушку и стала кормить его из ложки. Николай ел медленно, полузакрыв глаза. На его лбу выступили капельки пота. Веселовский смотрел на него, ероша и без того взъерошенные волосы.

– Мила, – остановил он сестру. – На первый раз достаточно.

– Вы прямо-таки молодец! – похвалила Мила Глушецкого.

Глушецкий чувствовал слабость во всем теле. Где-то в глубине он ощущал боль, но она была притуплена и не доставляла мучений. Он скосил глаза на окно, увидел голубое небо, блестящие зеленые ветви дерева, омытые дождем, и спросил:

– Какое сегодня число?

– Третье июля, – ответила Мила.

– Июля?.. – удивился Глушецкий, морща лоб.

Он пытался что-то вспомнить. И вдруг перед ним всплыла картина: он окружен, сейчас его схватят немцы, но он метнул противотанковую гранату… А что потом? Ведь то было в апреле…

– Где я? Почему не стреляют?

Веселовский рассмеялся.

– По стрельбе соскучился. От фронта мы далеко, дорогой. В Тбилиси…

– А что со мной было?

– Что было, то прошло, – весело сказал хирург. – Об этом как-нибудь потом. А сейчас ешьте и спите, спите и ешьте. Думайте только о хорошем.

С того дня дело пошло на поправку. Глушецкий вспомнил, что у него есть сын. Сын! А жена Галя живет в Сочи с его матерью. Как же он мог забыть о них? Они не получают от него писем, беспокоятся.

Он подозвал Милу.

– В Сочи у меня мать. И жена там же. Галей звать. А сына… – Он запнулся, пытаясь вспомнить его имя, но так и не вспомнил: – Еще совсем маленький…

– Надо написать, – сразу догадалась Мила. – У меня есть карандаш и бумага.

Письмо получилось короткое. Николай успел продиктовать, что был ранен и поэтому не смог писать, что сейчас поправляется и скоро будет здоров, что о нем не следует беспокоиться. И вдруг почувствовал головокружение. Мила заметила, как его лицо побледнело, и торопливо сказала:

– На сегодня хватит. Сейчас запечатаю и отошлю. Ох и обрадуются дома!

Час спустя, когда Глушецкий почувствовал себя лучше, она спросила:

– А адрес?

Глушецкий, как ни напрягал память, вспомнить адрес не мог. Огорченно сказал:

– Не знаю. Пусть письмо полежит до завтра.

Утром он припомнил название улицы, номер дома из памяти выпал. Решил послать без указания номера.

Долго ходят письма на войне. Не так уж далеко от Тбилиси до Сочи, а ответное письмо пришло только на третью неделю. Все эти дни Глушецкий пребывал в нетерпеливом ожидании. И вот Мила влетела в палату с сияющим лицом и вручила Глушецкому треугольное письмо. Писала мать. Мария Васильевна сообщала, что рада была получить письмо от сына: ведь считала его погибшим. Крошка и Гриднев написали ей, при каких обстоятельствах он погиб, и она заболела от горя. Теперь чувствует себя лучше, даже ходит в госпиталь ухаживать за ранеными.

Николай перечитал письмо, но так и не нашел в нем даже упоминания о Гале. От Тимофея Степановича привет есть, а о Гале ни слова.

«Что случилось? – подумал Глушецкий. – Возможно, Галя уже послала письмо и я получу его на днях?..»

И чем дольше размышлял Николай, тем беспокойнее становилось на сердце.

Мила поняла, что письмо огорчило его, и спросила:

– Что-то случилось?

– Не знаю, – вздохнул Глушецкий. – Мама ничего не пишет о жене и сыне.

– Не расстраивайтесь. Получите и от жены письмо, – успокоила Мила.

– Буду ждать…

Через неделю пришло второе письмо от матери. Она писала, что в сочинском госпитале лежит разведчик Логунов, который передает привет своему командиру. Мать подробно перечисляла сколько ран у Логунова, какие муки он перенес. И опять ни слова о Гале и сыне.

– Что могло случиться? – мучился в догадках Глушецкий.

Мила молчала, не находя слов для утешения.

– Дай-ка, Милочка, листок бумаги и карандаш, – попросил Глушецкий.

За эти недели он окреп. Писать уже мог сам, без помощи Милы.

«Дорогая мамочка! Ты что-то скрываешь от меня. Зачем? Если случилось несчастье, то прямо скажи, я достаточно силен, чтобы перенести все…»

Потянулись томительные дни ожидания.

Однажды Глушецкий увидел, как Мила положила на стол книгу. Он широко раскрыл глаза, пораженный неожиданным воспоминанием. На свете существуют книги! Черт возьми, война способна выбить из памяти все… Надо же – забыть о книгах! Да что книги, забудешь, кем был. Кстати, чем занимался он до того, как началась война? Память медленно восстанавливала утраченное. Он видел море, баркас, старого рыбака… Кто этот усатый, загорелый, с суровыми складками на лице человек? Да это же Соловьев, лучший знаток черноморских рыб! С ним Николай часто выходил в море…