Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца

Честно признаться, сильного шахматиста из меня не получилось, но на фоне нашего полкового гроссмейстера Бажанова разница в классе между всеми остальными претендентами скатывалась до уровня бесконечно малой величины – Гриша с невероятной легкостью ставил мат любому сопернику. Дошло до того, что никто не хотел садиться с ним за шахматную доску, и тогда Бажанов был вынужден отказаться от всяких ставок, предлагая сыграть с собой «на просто так».

Некоторое время спустя он даже разрешил нам обдумывать ходы коллегиально, то есть вдвоем или даже втроем. Сам же Гриша еще до начала партии укладывался на кровать, закрывая глаза. Иногда, на спор, он даже принимал перед игрой сто грамм, а бывало, и больше… Но легче нам от этого почему-то не становилось, и «вслепую» Бажанов ставил нам мат ничуть не дольше, чем «по-зрячему»…

Отчаявшись выиграть партию честным путем, мы пробовали смошенничать в духе незабвенного Остапа Бендера, с той лишь разницей, что угрожавшие нашим позициям Гришины фигуры не бесследно исчезали с шахматной доски, а несколько «меняли» свою дислокацию. Или наоборот – наши пешки, кони и слоны «вдруг» перескакивали на более удобную клеточку… И здесь нас ожидало поражение – ни одной, даже самой незначительной махинации не удавалось остаться незамеченной…

– Так не пойдет, ребята, – с улыбкой говорил Бажанов, – возвращайте все на свои места!

Приходилось подчиняться…

Ну и, конечно же, так называемые «охотничьи байки». Были среди нас прекрасные рассказчики, в устах которых даже самый обычный случай превращался в занимательнейшую историю. Забавные ситуации из курсантской жизни, необыкновенные летные происшествия, любовные интрижки, просто анекдоты и еще много чего другого – неисчерпаем диапазон солдатского словесного фольклора.

Самые интересные рассказы запоминались надолго, и по настоятельным просьбам собравшихся автору приходилось пересказывать их вновь и вновь. Многократно повторять одну и ту же байку было скучно, поэтому со временем она обрастала все более и более невероятными подробностями, все дальше и дальше уводившими ее от жизненных реалий.

Но это приветствовалось нашей аудиторией, ведь в подобных историях никто и не думал искать хоть сколько-нибудь правдивые сюжеты и уж тем более примеры для подражания. Успех или неудача рассказа определялись лишь его увлекательностью, и лучшей наградой «сказочнику» становился гомерический хохот аудитории.

Правда, в жизни порой происходило такое, до чего никогда не смог бы додуматься самый изобретательный фантазер.

Однажды мы бомбили Хельсинки. Помню, зенитный огонь был как никогда плотным, и хоть мы и летели на высоте, немногим большей четырех тысяч метров, разрывы снарядов ложились весьма близко от нас. Подобное зрелище, скажем прямо, не доставляет сидящему в кабине летчику ни малейшего удовольствия, поэтому стоило лишь избавиться от смертоносного груза, я счел за благо резко кидануть самолет вправо-вниз, так, чтобы со снижением выйти из-под огня.

Машина стремительно понеслась вниз, и в это же время раздался сильный хлопок, заставивший ее немного содрогнуться, как будто она столкнулась с чем-то… И тут же вновь стало тихо… Я, признаться, изрядно струхнул, но, бросив взгляд на двигатели и связанные с ними приборы, немного успокоился. Наверное, показалось… Разве что скорость немного упала…

– Ваня, – вызываю радиста, – у тебя все в порядке?

– Да, командир, только ухнуло что-то. Не могу понять что. А так все в порядке.

– Штурман… – нет ответа. – Штурман! Ваня! Отзовись! – И вновь молчание вместо ответа… Неужели ранен… или…

«Что же делать? – думаю. – Погода хорошая, луна светит ярко. Дойдем, по крайней мере, до Кронштадта. А там или сядем, или домой пойдем. Только бы Ваня жив остался…» И вдруг… в наушниках послышался голос штурмана. Только звучал он очень тихо, как будто издалека…

А произошло следующее. Штурман, работая с бомбардировочным прицелом, находился прямо на входном люке, который для безопасности он должен был поставить на предохранитель еще на земле. Но так уж случилось, что Бабанов забыл сделать это, и, когда я бросил машину вправо-вниз, он, дернувшись, зацепил ногой ручку. Люк открылся, громко хлопнув при этом, заставив меня понервничать, после чего превратился в прекрасный аэродинамический тормоз, поубавивший прыти моему самолету. Еще бы… Такой себе парус, цепляющийся за воздух…

А Бабанов повис на ремнях – туловище осталось в кабине, а ноги на улице болтаются. И, главное, назад забраться не может – центробежная сила, вызванная эволюцией крылатой машины, стремится выбросить штурмана из кабины. Что интересно, Иван слышал, как я его звал, кабель длинный был, поэтому наушники с него не слетели, но никак не мог дотянуться до кнопки переключателя, чтобы ответить. Лишь когда самолет перешел в горизонтальный полет, Бабанов смог вернуться на свое место.

– Я, – говорил он впоследствии, – обычно не привязываюсь. Так с прицелом работать удобнее. А тут прямо как будто Бог помог, заставив поясные ремни перед полетом надеть. А то был бы там, вместе с бомбами.