Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца

Неизвестно, сколько бы длились его мучения, если бы весной 43-го он не встретил на красноярском аэродроме Шаманова, прибывшего туда для получения новеньких «Бостонов». Гептнер поделился своей бедой с Иваном, и у того тут же созрело единственно верное решение – взять старого друга на борт своего самолета в качестве нелегального пассажира: «Главное – до Ленинграда добраться, а оттуда назад не отправят. Будешь воевать». Так Эрик оказался в 1-й эскадрилье 1-го Гвардейского минно-торпедного полка.

Летал он, надо сказать, изумительно, исполняя любой элемент пилотирования с филигранной точностью. Однажды Гептнер поспорил с кем-то из «стариков», что сможет так завести свою машину на посадку, что ее шасси коснутся земли в строго определенном месте. В качестве материального стимула выступала бутылка чистого медицинского спирта, столь дефицитного на фронте, но в данном случае это было далеко не главным – на кону стояла профессиональная репутация летчика. В нашей среде она являлась самой большой ценностью, которой мы обладали. Так что, раз уж сказал «смогу» – значит, докажи, что не впустую словами воздух сотрясал. Или быть тебе вечным объектом насмешек.

Посмотреть на ювелирную посадку Эрика собрались почти все, кто только мог, не исключая, конечно же, и молодежь. Все мы живо обсуждали предстоящее событие, эмоционально высказывая свои прогнозы. Одни с жаром доказывали, что Гептнер хоть и классный пилот, но выполнить подобный трюк ему не под силу. И не только ему. Даже Чкалов, утверждали скептики, не смог бы сделать это. Их оппоненты с ничуть не меньшим рвением убеждали собравшихся в том, что для такого опытного полярного летчика, каковым являлся Эрик, нет ничего невозможного. Правда, обе стороны сходились в одном принципиальном моменте – и те, и другие искренне желали ему успеха. И лишь Иван Шаманов сохранял олимпийское спокойствие – он прекрасно знал, на что способен его друг.

И вот самолет, ведомый Гептнером, заходит на посадку. Все замерли в ожидании, затаив дыхание. Машина, выпустив шасси, идет со снижением. Напряжение неумолимо нарастает. Сможет… Не сможет… Сейчас увидим… Сейчас…

Невозможно передать всеобщий восторг, охвативший нас в тот момент, когда шасси коснулись земли именно там, где и было оговорено перед взлетом. Ни дальше, ни ближе. «Молодец, Эрик!» – от избытка чувств выкрикнул кто-то. Мы радовались удаче бравого пилота ничуть не меньше, чем самые заядлые футбольные болельщики восторгаются победой своей команды в чемпионате страны…

Но что это… Вместо того чтобы, закончив пробег, отрулить к месту стоянки, Гептнер дает полный газ обоим моторам и вновь взмывает в небо. «Что же он собирается делать?» – безуспешно ломали мы головы. Долго ждать ответа нам не пришлось – вскоре Эрик вновь подводил свой самолет к началу взлетно-посадочной полосы. «Неужели повторить хочет…» – внезапно сверкнула догадка. И опять крылатая машина приземлилась на том же самом месте, безоговорочно доказав закономерность первого успеха пилота-виртуоза.

Тем не менее на боевые задания Гептнера не выпускали вплоть до самой осени 43-го. Все это время продолжалась тягомотина с легализацией его статуса в нашем полку. Да и соответствующие органы, как водится, проявляли повышенную бдительность. Но Борзову все-таки удалось отстоять для Эрика право защищать свою Родину.

Наконец все формальности были окончательно улажены, и экипаж Гептнера отправился в свой первый крейсерский полет. По всем расчетам, Эрик должен был приземлиться на своем аэродроме примерно через шесть часов после взлета, но прошел еще один час после окончания положенного срока, а его самолет все еще не возвращался…

Почему-то в мою память навсегда врезалась напряженная атмосфера, воцарившаяся тогда на КП. Командиры хранили гробовое молчание, но оно было весьма красноречивым. Никому не хотелось верить в гибель такого опытного пилота. Борзов, как и всегда в подобных случаях, нервно прохаживался из угла в угол, периодически выходя на улицу затянуться сигареткой, начштаба старательно делал вид, что поглощен изучением своих бумаг…

Наверное, добавляло переживаний и то, как может быть воспринято соответствующими органами исчезновение столь «неблагонадежного» летчика. Конечно, даже гипотетически предположить предательство со стороны Эрика никому в полку никогда не пришло бы в голову, но одно дело – боевые товарищи, а другое – работники СМЕРШ, в профессиональные обязанности которых входит подозрительное отношение ко всему и ко всем.

Минул еще час, и вдруг над аэродромом раздался рев моторов «Бостона». «Вернулся», – отлегло от сердца. Оказалось, Эрик, не желая «впустую» гонять свою машину, решил более детально обследовать районы наиболее вероятного появления противника, проходя над ними не один раз. Но враг ему тогда так и не встретился…