Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца

Моих же школьных товарищей, как деревенских, так и городских, фронтовая судьба особо не жаловала, и остаться в живых из них повезло лишь считаным единицам. Среди моих воевавших одноклассников, насколько я знаю, домой вернулись только трое: Сережа Ермолаев (он еще в 40-м поступил в Челябинское танковое училище. На фронте – с 41-го по 45-й. Был два или три раза ранен и по излечении вновь возвращался в свою часть), Наташа Петрова (она в числе других уфимских девушек – слышал, их было около трех тысяч – в 42-м попала под Сталинград) и еще один парень. В параллельных классах – та же картина. Ребят помоложе погибло гораздо меньше…

Не лучше обстояли дела и в минно-торпедной авиации Балтийского флота, где мне довелось воевать. Для понимания сути сложившейся там ситуации приведу несколько характерных цифр, взятых из книги Мирослава Морозова «Торпедоносцы Великой Отечественной»:

Столь значительная разница количества боевых потерь в практически одинаковые временные промежутки 44-го объясняется довольно просто: в первой половине года обнаружение противника и, следовательно, его атаку затрудняли сложные погодные условия, установившиеся зимой и ранней весной. Но вот когда метеорологическая обстановка заметно улучшилась… Каждый месяц крейсерских полетов мы стали терять по двенадцать экипажей, то есть полностью укомплектованную эскадрилью.

Правда, с конца июня 44-го к боевым действиям приступил еще один минно-торпедный полк балтийской авиации, 51-й МТАП, да и молодежь из училищ приходила исправно… Но, как я уже говорил, не соответствовала подготовка летного пополнения требованиям войны, а времени, чтобы хоть немного поднатаскать ребят, не хватало – никакой паузы в выполнении боевых заданий, необходимой для этого, не было. Вот и приходилось бросать в бой всех, кого только можно…

Однажды (или в сентябре, или в октябре 44-го) в мою эскадрилью прибыли два экипажа из числа только-только окончивших училище. Пилоты – младшие лейтенанты… В общем, совсем еще «желторотики». И буквально на следующий же день их отправили в боевой полет, ставший для ребят первым и последним… Причем получилось так, что их личные дела в полк еще не прибыли, а самих людей в живых уже нет.

Вера Акатова, наш эскадрильский писарь, впопыхах фамилии их на бумагу записала, а потом побежала куда-то и потеряла листок этот. Надо родным парней похоронки отправлять, а куда… никто не знает. Всем тогда досталось, и поделом. Особенно мне, командиру эскадрильи. Конечно, несколько дней спустя личные дела пришли… Но дело ведь совсем не в этом…

Заметно меньше экипажей мы стали терять в 45-м, когда близкое расположение аэродрома к театру боевых действий позволило нам окончательно перейти к нанесению по врагу групповых ударов. Но все равно, восемь экипажей за один месяц на два полка неполной численности… Слишком много… Слишком…

Что до моих друзей по летному училищу и инструкторской работе, то почти все из них, кто всеми правдами и неправдами сумел вырваться на фронт, погибли в боях. Последним стал Федя Шипов, прибывший в 3-ю эскадрилью нашего полка в самом конце 44-го. Ему удалось продержаться совсем немного, и в последних числах февраля 45-го, выполняя минную постановку в районе Либавы, мой старый товарищ пропал без вести…

Мне же посчастливилось дотянуть до Победы. И чем больше я размышлял над пережитым мной в те грозовые годы, тем яснее понимал, что мне удалось остаться в живых благодаря невероятному везению. Одно то, что мой самолет, получив в мае 44-го четыре прямых попадания зенитных снарядов и сто пятьдесят семь осколочных ранений, на одном моторе смог дотянуть домой, уже можно считать необъяснимым чудом. А если вспомнить остальные описанные в этой книге случаи…

Конечно, в авиации многое зависит от профессионального мастерства пилота и штурмана, но, положа руку на сердце, мог ли я считать себя лучшим летчиком, чем, скажем, Гептнер или Бунимович? Думаю, что нет, ведь в то время, как они погибли, мой боевой опыт не шел с ними ни в какое сравнение. И ведь, чего греха таить, бывало, позволял себе некоторые вольности по отношению к своей машине. Однажды даже выпивши полетел, да еще и в непростых погодных условиях… И все окончилось благополучно. А вот для Победкина тот же самый поступок закончился фатально даже ясным безоблачным утром…

Может быть, я слишком берег себя, избегая «излишнего» риска? Конечно же, нет! Подробно я уже ответил на этот вопрос в предыдущих главах. Здесь лишь повторю, что каждый из нас, идя в атаку, понимал, что в данный момент от его действий зависит не только выполнение боевого задания и собственная жизнь, и даже не только жизни пехотинцев и танкистов – наших братьев по оружию, а ни много ни мало судьба будущих поколений – наших пока еще нерожденных детей и внуков. Конечно, у всех имелись и мотивы личной мести врагу за погибших друзей, за варварски убитых нацистами родных и близких…