Насчет папайи

Занятная штука жизнь, думал он по дороге на работу. По крайней мере, иногда — оттого и хочется ее продолжать. Тот парень из «Близнецов», такой пылкий, кончил тем, что разукрасил блевотиной коробку с часами, а девица из «Пижона» его завела и расфонтанила. Никогда бы не подумал, говорил себе Даффи, никогда бы не подумал, что так получится, если бы мне заранее предложили выбор.

Но, с другой стороны, не было в ней ничего занятного; жизнь была штука запутанная и непонятная. По дороге на работу за ним снова увязались пузатые Боинги. Даффи вспомнил, как обычно передавали по радио: «Все триста пятьдесят два человека…», «Все сто тринадцать человек…», «Все два миллиона триста сорок пять тысяч девятьсот восемнадцать человек…». Они всегда говорили об авиакатастрофах именно так. Никогда просто «двести пятьдесят четыре человека». Как только Даффи слышал в новостях это «все», ему не составляло труда сказать, чем закончится фраза: «…погибли, когда лайнер ДС-10 „Кукарача эрлайнз“ врезался в склон горы близ озера Тыры-Пыры. Обломки самолета оказались рассеяны в радиусе нескольких миль. По имеющимся сведениям, самолет двигался точно по курсу и находился в хорошем техническом состоянии…». Возможно, у них уже заранее была приготовлена стандартная запись, и они от случая к случаю только меняли в ней незначительные детали. И всегда сообщения начинались с этого «все».

Летающие гробы выстроились в линию, чтобы в свой черед благополучно рухнуть; Даффи думал о вчерашнем своем воодушевлении и сменившем его разочаровании. Воодушевление он испытал, когда у него появилась гипотеза, разочарование же, когда заново взвесил имеющиеся у него факты. А они были до крайности скудными.

Начнем сначала. У Хендрика пропадает товар; положим, в это мы верим. За неимением другого свидетельства. МакКею устроили аварию. Нет — МакКей попал в аварию — это все, что мы знаем. Он задел обо что-то боком — или что-то задело его — вылетел на обочину и сейчас лежит в больнице с перебитым хребтом. Авария могла быть умышленно подстроенной, а могла быть и простой случайностью; то, что второе ТС не остановилось, еще ничего не значило: люди часто не останавливаются, если думают, что это сойдет им с рук.

Второе: ему в шкафчик подбросили пятьдесят фунтов, а в машину шесть калькуляторов. Чтобы подкупить его? Чтобы за что-то расплатиться? Чтобы к чему-то подготовить? Он не знал, и теперь, после разговора с Глисоном, наверное, не узнает уже никогда.

Третье: у двоих работников Хендрика в прошлом были судимости. А это значит, что солнце по-прежнему встает на востоке.

Четвертое: с тех пор, как он пришел на склад, ничего больше не пропало. Это могло означать, что его раскусили или что вором был МакКей, или что с момента его прихода, на склад не поступало ничего особенно соблазнительного.

Пятое: у него была возможность осмотреться, заглянуть в бухгалтерские книги и в пару-тройку ящиков — и это ни к чему не привело. Он исправно проторчал несколько вечеров перед домами своих коллег, но и это ничего не дало. Вот только…

Вот только до этого момента у него были лишь гипотезы, возникшие, может быть, из одного того, что ему не нравилась миссис Бозли, не нравилась так же безоговорочно, как не нравился ей он сам. А гипотезы, возникшие на почве предубеждения, серьезного отношения не заслуживают.

В ящике стола миссис Бозли лежала повернутая вниз лицом фотография мистера Далби. Миссис Бозли ходила в заведение под названием «Пижон» с распущенными по плечам волосами и оставалась там около часа. Мистер Далби — он сверился со своими записями — был одним из постоянных клиентов «Грузоперевозок Хендрика». Мистер Далби, перед тем как потрахаться, ломал капсулку с допингом; возможно, у него были проблемы с эрекцией. Что еще было ему известно? И что мог бы из всего этого заключить умный человек? Например, что у миссис Бозли был роман с мистером Далби; это было бы вполне понятно: если ты когда-то состояла в соблазнительной должности стюардессы, а теперь вынуждена жить на Рейнерс-лейн с инвалидом-мужем, стоит ли удивляться, если тебе вдруг захочется распустить волосы и прогуляться в Сохо? Тогда становится ясно, почему она поехала так далеко ради одного часа. Такова человеческая природа. Сам Даффи ездил и дальше. И это объясняет, почему фотография лежала лицом вниз — дань стыдливости, декорум адюльтера. И понятно, почему всего час: девушка из «Пижона» говорила, что мистер Далби привык управляться быстро. К тому же, ему надо было руководить предприятием (тем более в то время, когда заходила миссис Бозли), надо было следить, чтобы девушки исправно заказывали шампанское. Даффи стало почти жаль миссис Бозли.