Наш человек в Нью-Йорке. Судьба резидента

Осенью 1944 года Бентли была представлена своему очередному и, как оказалось, последнему куратору. Это был среднего роста мужчина лет под сорок, начинающий полнеть, круглолицый, с уже обозначившимся вторым подбородком. Бентли сразу обратила внимание на его явно сшитый на заказ костюм, на купленные в дорогих магазинах рубашку, галстук, шляпу. С горечью вспомнила потертые костюмы Якова, его неоднократно чиненные ботинки… Ей не понравилось, что новый русский пригласил ее в хороший ресторан и, выбирая самые изысканные блюда, не обращал внимания на цену. Она снова вспомнила Якова, его слова, что революционеру не пристало шиковать, тем более на государственные или партийные деньги. Назвался новый куратор «Элом», предупредил, если ее будут расспрашивать о нем, надо говорить, что он чешский бизнесмен, работающий в Вашингтоне. Познакомились случайно. На самом деле новый резидент внешней разведки, сменивший Василия Зарубина, действовал под прикрытием первого секретаря, а затем советника посольства СССР как Анатолий Громов. Настоящее имя — Анатолий Вениаминович Горский. Ранее он работал в Англии и на протяжении нескольких лет был главным оператором знаменитой «Кембриджской пятерки» Кима Филби и еще нескольких ценных агентов. Оперативный псевдоним Горского — «Вадим».

Контакт с Бентли Громов начал с того, что присвоил ей новый псевдоним. Теперь она числилась в агентурной сети как «Мирна».

Громов был самолюбивый, даже амбициозный и достаточно опытный оперативный работник. Но… То самое многозначительное «но», после чего перечисляются недостатки, порой на нет сводящие ранее обозначенные достоинства. Видимо, не случайно родилось на свет утверждение, что недостатки человека есть продолжение его достоинств.

Разведчик, непосредственно работающий с агентом, изначально должен быть хорошим психологом, человеком тактичным, чутко слушающим и слышащим собеседника, улавливающим тончайшие нюансы его настроения и, разумеется, непременно оные учитывающим. При работе с агентом-женщиной все вышесказанное следует по меньшей мере удвоить, а то и возвести в степень.

Увы, приходится констатировать, что, видимо, Громов-Горский вести себя в должной мере с агентами женского пола либо не умел по природному складу характера, либо не считал нужным учиться галантному обращению принципиально.

Ни делового, ни тем более человеческого контакта с Бентли у Горского не получилось. Автор ни в малейшей степени не собирается оправдывать последующие поступки Бентли. Однако, по его мнению и убеждению, окажись на месте Горского более человечный разведчик, многих бед можно было бы избежать. Хотя это уже из сферы сослагательного наклонения, которое, как известно, к истории неприменимо. Но все же…

У автора имеется предположение, способное, по его мнению, объяснить ту линию поведения, которую Горский избрал по отношению к Бентли. Он пришел в органы государственной безопасности в 1928 году в возрасте двадцати одного года. Работал большей частью в Экономическом управлении. В Иностранный отдел НКВД был переведен в 1936 году в возрасте двадцати девяти лет и сразу попал на самый жестокий период Большого террора. Многие ветераны, вспоминая ту пору, только пожимают плечами и произносят сакраментальную фразу: «Такое уж было время…» Словно это самое время занесло на одну шестую земной суши откуда-то с Марса. Горский был свидетелем того, как один за другим исчезали бесследно его сослуживцы и товарищи… Впрочем, не так уж и бесследно. Все на Лубянке знали, чем занимается по ночам комендант НКВД Василий Блохин и его подручные…

Чтобы уцелеть в этой кровавой мясорубке, надо было либо попасть в немногочисленную группу ветеранов-счастливчиков, которым просто повезло, вроде Василия Зарубина и Наума Эйтингона, либо выработать в характере если не жестокость, то жесткость, способную принять, а то и оправдать («Лес рубят, щепки летят») любое бесчеловечное по всем меркам решение руководства и приучиться так действовать и самому.

Центр поставил перед Горским старую задачу, которую уже отчасти решили Зарубин и Ахмеров: передать напрямую резидентуре всю агентурную сеть Голоса. И дело было не только в том, что, по мнению Москвы, «Звук» недостаточно строго соблюдал профессиональные требования конспирации. Это вопрос спорный. В конце концов, у него до самой смерти не случилось ни одного провала, чего нельзя сказать о кадровых оперативных сотрудниках.