Но Центр никак не мог мириться с тем, что не знает многих лиц, от которых «Звук» черпал информацию. В Москве или не могли, или не хотели понять, что многие источники Голоса передавали ему различные сведения (в том числе и секретные, и документальные) как коммунисты или сочувствующие коммунисту, входящему в руководство партии. Иными словами, как американцы американцу, к которому испытывали личное доверие. Но ни как иностранному агенту. Даже если этот агент представляет государство, являющееся союзником США по антигитлеровской коалиции. Иногда эти источники догадывались, что Голос работает на советскую разведку, но шли на сотрудничество с ним ради достижения общей цели — победы над общим врагом: гитлеровской Германией[119].
Были и такие, кто все прекрасно знал и понимал, но просто, по каким-то личным соображениям, ставил Голосу непременное условие — не раскрывать русским их имена.
Понять Центр, его заинтересованность в полном контроле над вашингтонскими и иными группами, разумеется, можно. Тем более теперь. Лубянка не хотела и не могла оставить эту ценнейшую сеть в руках «Умницы», о которой никто в резидентуре, по существу, ничего путного не знал.
Разговоры Зарубина с Голосом проходили, если так выразиться, на высоком дипломатическом уровне. «Максим» знал и понимал, с каким зубром имеет дело, знал и то, на основании нескольких конспиративных встреч с Браудером, каким влиянием пользуется Голос у генерального секретаря Компартии США.
Как полагает автор, Горский в силу своей самоуверенности и амбициозности решил, что с «Мирной» можно особо не церемониться. И стал на нее откровенно давить. А этого делать нельзя было ни в коем случае, к ней нужен был подход особый, с учетом особенностей ее менталитета, характера, да и просто сложившейся ситуации в этот период ее жизни.
Горский прямолинейно давил на нее, убеждал, что она никак не в состоянии справиться со свалившейся на нее после смерти Голоса нагрузкой, что она наверняка уже находится под наблюдением ФБР, тем самым ставит под удар множество людей и т. д.
Горский даже настоял, чтобы Бентли съехала с квартиры на Бар-роу-стрит и перебралась в отель Святого Георга на Бруклинских Высотах, в котором сняла малоуютный номер 759. Горский не понимал, что значила для этой женщины ее старая квартира, где она была счастлива с любимым мужчиной, в которой он скончался на ее руках.
Далее он потребовал, чтобы Бентли уволилась из «Шиппинг Корпорейшн», под предлогом, что тамошние сотрудники догадываются о ее двойной жизни, стал предлагать ей деньги. Этого тоже не следовало делать. Бентли, как и Голос, никогда не работала на советскую разведку из материальной заинтересованности, и служба в «Шиппинг Корпорейшн» была единственным средством ее существования. Приняв деньги от «Эла», Бентли, по ее представлениям, вместо идейного борца становилась всего-навсего платным агентом иностранной разведки.
В конце ноября 1944 года Горский в очередной раз приехал в Нью-Йорк и встретился с Бентли перед Театром Эдисона на углу Бродвея и 103-й Западной улицы. Они пошли в сторону Риверсайд-драйв, и в ходе разговора Горский поздравил «Мирну», сообщив, что Указом Президиума Верховного Совета СССР она награждена орденом Красной Звезды[120]. Бентли удивленно спросила, что это, собственно, означает для нее. Горский объяснил, что сам орден она, конечно, получит только в случае приезда в Москву. Там она сможет его носить и, как орденоносец, сможет бесплатно ездить по городу на трамвае[121].
На «Мирну», однако, это не произвело ровным счетом никакого впечатления. В США имелось всего несколько гражданских орденов, и награждение ими частных лиц производилось крайне редко. Большинство американцев о наличии таких наград даже не подозревало.
Если бы эти трудные переговоры с Бентли были поручены «Вар-до» — Елизавете Зарубиной! Она бы поняла, что творилось в душе «Мирны»… Общеизвестно: жены или многолетние любовницы зачастую утрачивают дистанцию между собой и своим мужчиной, воспринимают его дела и работу как свои собственные в буквальном смысле слова, особенно если они не только сожители, но и партнеры, пускай и «младшие», в каком-либо занятии. Так произошло и с Бентли. После смерти Голоса она решила, что не только способна, но и обязана заменить его во всем и полностью, не сознавая, что в действительности она не обладает всем комплексом необходимых для этого качеств. И не только умом и профессиональной хваткой, но прежде всего моральной стойкостью, силой духа и личного авторитета людей того круга, к которому он принадлежал.
К тому же спустя несколько месяцев, а может и недель, после ухода Голоса из жизни, под давлением огромного психологического груза, а также из-за ярко обнаружившейся личной неустроенности Бентли не устояла перед рецидивом своего былого пагубного пристрастия. Она снова стала пить, снова заводить случайные интимные связи.