Наш добрый друг

– Воду скоро притащат. Вот немного поутихнет… Слыхали, как слева и справа гудит? И откуда у фашиста такая сила? Держится, гадина, и холера его не берет…

– Ничего, скоро выдохнется и издохнет, как падла, – промолвил дядя Леонтий. – Патронов да гранат подкинули бы, а то вот маловато осталось…

– Это, конечно, – сказал задумчиво Профессор, – но без воды ведь пропасть можно. Как же без воды? И попить бы и помыться немного. На себя уже мы не похожи. Как черти.

– Да, трудно без воды. Все во рту пересохло.

– Ну, а когда на тебя прут танки, как вон тот «тигр», это что же – легче? – добавил Шика Маргулис, облизывая пересохшие от жажды губы…

– Хоть бы доктор или фельдшер прорвался к нам. Раны перевязать… – после долгой паузы сказал Профессор.

– Да, это дело! – отозвался Самохин. – Тебя, Филькин, и старшину надо срочно эвакуировать в тыл. Вам трудно, что и говорить!

– А с кем ты останешься? – сердито возразил старшина. – Пока не прибудет подкрепление, я никуда не уйду, а Филькин и другие пусть сами решают.

– Думаешь, не понимаю, Михась, как ты мучаешься?

– А я прошу не оплакивать меня, кое-как смогу еще подержаться… – негромко произнес Михась. – Прошу меня не оплакивать и не списывать преждевременно с корабля. Никуда, сказано, не уйду теперь. Что ж ты думаешь, фриц меня окончательно выбил из седла? Не уйду, пока сполна не отомщу гадам! Ты не знаешь, фашисты в Минске расстреляли мою семью. И стариков не пощадили, и малышей, и вообще полгорода уничтожили дотла, сожгли, взорвали. Забыл уже, на той неделе я читал тебе письмо из дому – партизаны случайно передали. В душе все кипит. Не умру, пока не отомщу гадам!

– Это все понятно, товарищ старшина, – вмешался Шика Маргулис, – а у меня, думаешь, сердце не разрывается от горя и боли? Моя маманя и две сестренки не успели выбраться из горящего Киева, и фашисты их и тысячи таких, как они, расстреляли в Бабьем Яре… У каждого из нас свой особый счет с палачами. Но что поделаешь, брат? Прав Самохин. Тебя и Профессора давно надо бы отправить в тыл, в медсанбат на ремонт.

– А тебя, Шика, а дядю Леонтия и самого Самохина? – скривился от боли старшина. – Вам легко? Все вы ранены. Но что поделаешь, пока подмога не подойдет, пока не будет приказа, разве мы имеем право оставлять траншею?

– Оно-то, конечно, так… – глубокомысленно вставил Леонтий, но так и не успел закончить свою мысль: раздался пронзительный рев бомбардировщиков. Они появились из-за леса, тяжело груженные, исподволь снижаясь над полем боя.

– Воздух!… – пронеслось по траншее.

Мы прижались к стенкам траншеи и, задрав головы, следили за приближением воющих машин, на всякий случай повернули к небу пулеметы и противотанковые ружья, хоть мало верили, что этим оружием сможем отогнать стервятников.

– Ну вот, чертовы фрицы! – сказал Васо. – Танками и психическими атаками не сломили, так бомбардировщиками решили доконать.

Из всей армады самолетов, появившихся над огромным полем боя, только три повернули в нашу сторону, стали снижаться, остальные полетели дальше.

Мы пристально следили за машинами, приготовившись к стрельбе, и в этот момент послышались бешеный визг и свист бомб. Мощные взрывы сотрясали землю, и высокие пыльные смерчи поднимались неподалеку от нас, словно нефтяные фонтаны.

Машины сделали круг и стали пикировать на наши позиции.

– Огонь! Бей гадов! – несвоим голосом крикнул Филькин, открывая огонь из пулемета.

Но это не помогло. Самолеты взмыли вверх, из них посыпались бомбы и устремились на землю.

Снова вздыбилась вокруг нас земля. Самолеты улетели, только один из них как бы повис на какое-то мгновенье, застыл в воздухе, дрогнул и, потеряв равновесие, странно качнулся. Что-то яркое сверкнуло вокруг машины, оттуда вырвался черный дым.

– Глядите, хлопцы, подбили падлюку! Горит! – крикнул во весь голос Шика Маргулис и высунулся из траншеи.

– Ну, точно подрубили хвост гадюке! – Михась поднял к небу лицо, обросшее густой щетиной. Он попытался было высунуться наружу, но не смог.

Машина, объятая дымом и пламенем, начала падать сперва медленно, затем все быстрее. Ярким факелом пылала она над полем боя. И никто из нас уже не смог устоять на месте. Кто только был в силах, высунулся на бруствер, чтобы лучше видеть падение вражеского самолета.

Джулька, услыхав наш радостный смех, громкие возгласы, выскочила из траншеи, прижалась к брустверу и, задрав голову, залаяла.

Но радость наша усилилась еще больше, когда мы заметили, как от пылающего самолета отделилась небольшая точка, а через несколько секунд раскрылся цветной парашют. Его подхватил порывистый ветер и швырнул в нашу сторону. Парашют стал быстро снижаться на «ничейную землю» между нашими и немецкими позициями.

Увидев необычное зрелище – падающего с неба неподалеку от нашей траншеи человека, Джулька громко завизжала, высоко подскочила, подпрыгнула, и кто-то схватил ее, прижав к земле.