Наш дом стоит у моря

«Ай вонт ту би сэйлор». Я знаю, что означает эта английская фраза: «Я хочу быть моряком». Ленька частенько твердит ее с некоторого времени.

Помолчав, Ленька продолжает:

— Ай вонт ту би сэйлор. И шип у меня будет знаешь какой? Такой… весь белый, от киля до клотика. Приличный шип. И ходить он будет во все страны мира. Во все уголки нашего шарика, где есть такая вода, чтобы у него всегда полфута под килем оставалось. Но меньше.

— А почему полфута, Лёнь? — приподымаюсь я на локте.

— Если у тебя меньше чем полфута под килем, — объясняет Ленька, — значит, хана: сидишь на меляке. Понял?

— А-аа…

— И командочка у нас будет толковая, — продолжает мечтать Ленька. — Один за всех и все за одного… Ты, наверное, тоже захочешь к нам на корабль, а?

— Конечно, Лёнь.

— Вот-вот… Придешь ты, значит, к трапу: «Товарищ кэп, возьмите на судно: хочу посмотреть Африку». — «Это кого же взять? — спрошу я. — Тебя? Который на «Спартаке» водопроводной водичкой спекулировал? Катись, друг, колбаской: спикули нам не нужны. У нас один за всех и все за одного. Топай дальше по причалу. Гуд бай…»

— Ну и пошел ты к черту со своим белым корытом! — взрываюсь я. — Тоже мне капитан нашелся, по складам читает. И то еле-еле…

Ленька не шевелится и по-прежнему не снимает рук со лба.

Обидевшись, я бросаюсь в воду и долго барахтаюсь в одиночку. А когда возвращаюсь, сажусь в сторонке.

Ленька перекатывается ко мне по мокрой палубе:

— Дуешься?

Я не отвечаю.

— Ладно, забудем. — Ленька выжимает рукой мои волосы и растирает себе грудь ладонью. — Больше не вспомню, — протягивает он мне руку. — Мир?

— Мир, — соглашаюсь я.

Нет, на Леньку нельзя долго сердиться. Вот он уже склонился ко мне и доверительно шепчет, позабыв о ссоре:

— Знаешь, Саня, я даже по английскому готовиться начал: он ведь нам, морякам, во́ как нужен, — проводит Ленька пальцем по горлу. — Так вот, достал я английский словарь, изучаю потихоньку. Только трудно мне, — вздыхает он. — Как баран в аптеке, я в этом словаре разбираюсь. Нужно будет сходить к Коле, может, он что-нибудь посоветует… Искупнемся?

— Давай.

Когда мы вновь возвращаемся на палубу «Альфонса», Ленька ложится и снова забрасывает руки на лоб и вдруг говорит:

— Эх, скорее бы наш батя вернулся… Ты его, наверное, совсем не помнишь, а, Санька?

Я смущенно помалкиваю. Конечно, я плохо помню нашего батю. Откуда же мне его помнить, если я в то время был совсем карапуз, а батя наш все в рейсе да в рейсе. Придет дня на два домой — и снова в море. Помню я почему-то хорошо один яркий солнечный день. Тихое, прозрачное море, я сижу в корыте, а большой веселый человек толкает это корыто по гладкой поверхности; на берегу сидит мама, и она тоже улыбается. Я очень хорошо помню этот солнечный день, последний день перед отходом нашего бати в последний рейс. Но об этом я никому не рассказываю. Даже маме. Это мое.

Ленька приподнялся и сосредоточенно выводит обломком ракушки якорь у себя на животе. И мне так хочется, чтобы он хоть что-нибудь рассказал про нашего батю. У меня даже под ложечкой от нетерпения засосало. Но Ленька молчит, и поди догадайся, о чем он думает. Тогда я ложусь и сам начинаю мысленно рисовать себе возвращение нашего бати с фронта после окончания войны.

Все будет очень просто. Он войдет, большой, усталый, в шинели и в сапогах. И в комнате сразу запахнет махоркой, порохом. С минуту мы с Ленькой будем, наверное, смотреть на него, не узнавая. «Ну, — скажет батя и поставит свой вещмешок на пол. — Ну?» — и протянет к нам руки. И тогда мы с Ленькой узнаем его. Мы бросимся к нему на шею и повалим прямо на диван. А мама будет стоять и все никак не сможет сдвинуться с места. От радости. Тогда батя подойдет к ней…

Неожиданно Ленька вскакивает и хватает меня в охапку:

— Не научишься этим летом как следует плавать, салага, утоплю!

Он бросает меня за борт, и я, задрав ноги, лечу спиной в воду. Только уже не в сторону берега, а туда, где поглубже.

«Где же дно?» — барахтаюсь я и с перепугу глотаю соленую воду.

— Я тебе дам — по-собачьему! — грозит мне Ленька с «Альфонса». — А ну загребай руками по-морскому: раз-два, раз-два!..

ГАРИЙ АРОНОВИЧ ГУРМАН

Мы поднимаемся с братом по лестнице. Волосы у Леньки слиплись на лбу, он прихрамывает и опирается на мое костлявое плечо, которое я самоотверженно подставляю ему. Еще бы не самоотверженно! Сегодня мой Ленька — герой дня. А возвращаемся мы с футбольной встречи — наша улица играла на «Спартаке» с ребятами из Аркадии. И две, причем единственные за всю игру, штуки забил в ворота аркадийских мой братишка. Вот этой самой правой ногой.

Ленька тоже то и дело посматривает на свою правую, щупает побелевший носок ботинка и вздыхает. На ботинок жалко смотреть — подошва не выдержала Ленькиных пушечных ударов и отвалилась. Висит, словно язык у запыхавшейся собаки.

— Влетит? — тоскливо спрашивает у меня Ленька.

— Влетит, — соглашаюсь я, но тут же подбадриваю брата: — Ничего, Лёнь, починим.