Наш дом стоит у моря

Вернее, он не пел, а говорил полушепотом. И я увидел, что Демьян все-таки намного старше моего брата. Но годами, нет, а чем-то другим. И я еще подумал: «Зря он на себя наговаривает. Какой же у него гнусный характер? Зря. Интересно, что такое эль? Наверное, водка. Только не наша. Нет, не может быть, чтобы водка. Водка — и вдруг такое красивое название — эль…»

Демьян оборвал песню и, кивнув на меня, спросил у Леньки:

— Он что, тоже с нами пойдет?

— Не знаю, — пожал плечами Ленька. — Как решит дед Назар.

Демьян снова запел, но я уже не слушал песню: «Э-ээ, чего это вдруг дед не возьмет меня в море? Мы же только до Вилковской банки и обратно. Шторм? Да я его нисколечко не боюсь! Брал же меня дед на своей шаланде. А наша «Филофора» не шаланда. На таком судне, как наша «Филофора», можно запросто не только до Вилковской банки, но и в океан ходить. Может, мины? Так я пихать хотел на эти рогатые шарики! Так же, как чихает на них дед Назар и все остальные члены нашего экипажа…»

Когда мы появились на палубе, Заржицкий и дед Назар к тому времени уже наладили лебедку. Механик вытер ветошью руки и спустился к себе в машинное отделение.

Зачихал двигатель, палуба мелко задрожала.

— Полундра! Берегись! — Дед Назар включил лебедку, поднял стрелу, повращал ею вправо и влево, опробовал на «майна-вира» и плавно опустил на трюм. — Аврал!.. Закрепи ее по-походному, Демьян.

Ленька тоже метнулся к стреле, но дед остановил его:

— Отдашь концы, — кивнул он на причал, — потом уберите с Демьяном трап. И не мечись: ты не на пожаре. А ты, Санька, давай дуй на берег и до хаты…

Я не поверил своим ушам:

— Как это — на берег?

— На берег, на берег, — отмахнулся от меня дед. — Проводи его, Леонид, — бросил он через плечо Леньке и ушел в рубку.

— Лёнь! Что же это, Лёнь?! — кинулся я к брату.

— Ничего, Санек, ничего. В следующий раз мы обязательно уломаем деда, и он возьмет тебя. В следующий раз. А сейчас, видишь, аврал. — Ленька взял меня за плечо и легонько подтолкнул к трапу.

Уже на причале Ленька сказал мне:

— Ты приходи встречать, Саня. Мы к обеду обязательно вернемся.

Ленька отдал концы — носовой и кормовой — и спрыгнул на палубу.

«Филофора» медленно разворачивалась носом к выходу из гавани. А я стоял на причале.

Вот уже корма ее поравнялась со мной. На корму совсем и не нужно прыгать — она у меня под ногами. Стоит сделать всего один шаг. Один… Просвет между кормой и причалом медленно расширялся. В просвете кипела вода. Один шаг — и я уйду вместе с ними в море. Один только шажочек…

Корма медленно отодвигалась от причала. И я уже не шагнул, а прыгнул на корму «Филофоры». Прыгнул и больно ударился голыми пятками о палубу.

Не успел я подняться на ноги, как передо мной вырос разъяренный Демьян:

— Ты что, очумел?! — Он встряхнул меня и, схватив за шиворот, поволок к борту. — А ну, брысь!..

Поздно. Просвет между судном и причалом стал уже совсем большой — не перепрыгнешь. «Поздно, — вздохнул я с облегчением. — Никуда теперь вы от меня не денетесь, голубчики. Поздно».

Демьян, видно, тоже понял, что поздно.

— А, черт тебя!.. — выругался он и по трапу скатился в рулевую рубку.

Я поднялся, размял плечи и заглянул в люки машинного отделения. Тень от моей головы упала на плечи Заржицкому. Механик отнял ухо от переговорной трубки и поднял голову. Я помахал ему рукой и улыбнулся:

— Привет!

Заржицкий погрозил мне в ответ промасленным кулаком и перевел какую-то рукоятку на двигателе. Двигатель сначала умолк, потом загрохотал с новой силой.

Я отошел от люка и увидел, что «Филофора» пятится назад, к причалу, и что просвет в воде медленно сокращается. Еще минута — и корма мягко ткнулась в деревянные сваи причала.

Прибежал Демьян, подхватил меня под мышки и перенес на берег:

— Ты, пацан, эти штучки брось: у нас такие номера не проходят. Пока…

«Филофора» медленно развернулась и пошла к выходу. А я стоял на причале.

Я стоял у горы водорослей и видел, как Ленька и Демьян ползают по палубе возле брашпиля, аккуратно укладывают швартовые концы. Глаза у меня набухли от слез: «Чтобы я заплакал! Перед этими!..»

Вот «Филофора» поравнялась с волнорезом. Вот она вышла из Хлебной гавани.

Тоже мне пароход… Это же лапоть. Самый настоящий! Ну, точь-в-точь дырявый ботинок, если его на воду поставить. И название дурацкое — «Филофора»…

«Филофора» обогнула волнорез. Ленька выпрямился и помахал мне рукой.

Я не выдержал, отвернулся и уткнул лицо в прохладные водоросли.

«Сколько буду жить, не прощу этого деду Назару! И Леньке! И Демьяну конопатому!..»

Что-то зашевелилось у моего носа, защекотало. Я испуганно отдернул голову: «Краб!» В водорослях, растопырив клешни, сидел огромный крабина и смотрел на меня выпуклыми зеленоватыми глазами. Глаза у него были похожи на продолговатые виноградные косточки.

— Чуть нос не отгрыз! Ах ты скотина!.. — Я схватил краба и с размаху вместе с пучком водорослей швырнул в воду, которая все еще продолжала кипеть газированными пузырьками.

БУЗДЕС

На Таможенной площади, возвращаясь домой, я встретил Колю Непряхина.