Наш китайский бизнес

Наконец, бурлящий пассажами «Блютнер» стих, Миша сбросил с клавиатуры ненужные руки, откинулся, встал - и публика яростно захлопала: сюда, на концерты в дом Тихо, приходили обычно настоящие ценители.

- Это наш охранник! - победно воскликнула погремучая дура.

Миша откланялся и ушел в боковую комнату - вероятно, переодеваться и идти домой. В день концерта обычно он брал отпуск за свой счет.

А мы с Яковом Моисеевичем сразу спустились вниз, на террасу - занять столик. После концерта многие из публики оставались здесь пообедать...

- Меня тревожит ваша любовь к красному... - повторил он.

- Напрасно, - возразила я, - нынче этот цвет означает совсем не то, что означал во времена вашей молодости. Кстати, что там за юная особа щеголяла в красном плаще? Расскажите о какой-нибудь интрижке, а то мне может показаться, что во времена китайских императоров молодые евреи только и делали, что учились по программам русских гимназий, ругались, как извозчики...

- ...И катались на коньках, - вставил он вдруг.

- На конь-ках? В Китае? Это любопытно.

- Вы невежественны, дитя. Вы не учили географии в школе. Или учили какую-то другую географию. В Китае зимой температура опускается до минус двадцати... Катки отличные. Все мы были прекрасными конькобежцами. Вообще спорт в нашей жизни был на первом месте... Все романы завязывались и рушились на катках... Музыка играла - вальсы, фокстроты... Вальсы в основном... Штраус «Сказки Венского леса»... «У голубого Дуная»... Знаете - это поразительно живо: я даже слышу сейчас, как с сухим хрустом режут лед коньки... Да короткая шубка, муфта, коньки «шарлотта», коричневые ботиночки - тугая шнуровка...

Он замолчал, зачарованно всматриваясь в далекий ледовый блеск слепящей юности.

- Видели бы вы, какие кренделя выписывал Морис и как восторженно на него смотрели девочки! У него были настоящие «норвежки». У меня - тоже. Знаете, такие коньки для соревнований, высокие ботинки... И я вам скажу, что он довольно успешно противостоял знаменитому в то время Рудченко.

Я вспомнила, как на Мориса смотрели две пожилые овечки в китайской резиденции.

- А что, Морис и вправду был когда-то молодым?

- Морис был отчаянной, наглой смелости парнем! - воскликнул обиженно Яков Моисеевич. - Хлесткий, резкий, очень остроумный... Если б я рассказал вам хоть пятую часть всех безрассудств его молодости, вы были бы шокированы.

- Ну надо же! А я думала, он был коммивояжером.

- Коммивояжером был я... Вернее, менеджером в «Чунь-синь комершиал компани»... Но это - гораздо позже... Мы торговали пушниной, кишками для колбас, английскими велосипедами «Геркулес». Как видите, вполне заурядная деятельность. Впрочем, моим героем в то время был Лесли Хауорд.

- А кто это? - спросила я.

- Боже мой, вы ничего не знаете! Он играл Эшли в «Унесенных ветром». Был чертовски элегантен...

- И все-таки, Яков Моисеевич, - я отодвинула стакан, - откуда посреди полного китайского процветания вдруг отъезд в эту сумасшедшую призрачную страну, да еще в то время, когда ее мотало из стороны в сторону?..

Он улыбнулся:

- Ну, это... надо всю жизнь по кирпичику восстанавливать, чтобы внятно-то ответить... А ваш отъезд - почему? То-то... Мама, помню, все просила: «Яшенька, погоди, не езжай ты в свою Палестину, пока эта история с арабами не закончится...» А я ей: «Мама, она никогда не закончится...» Знаете, в то время мы были покорены романтикой Жаботинского, Трумпельдора, Бялика... «Бейтар», «Два берега у Иордана» и все такое... Нет, мы были молоды, понимаете? Мы были молоды и крепки сердцем... Вот вы как-то насмешливо - о Морисе... Господи, если б я взялся рассказывать его жизнь! Где только этот парень не побывал! Например, во время войны оказался в Италии, так сложились обстоятельства. Ушел в горы, разыскал партизан, воевал с ними... Был командиром отряда... Однажды, уже в самом конце войны они ввосьмером обезоружили сто восемьдесят немецких солдат.

- Ну это... положим!

- Да-да! Сначала выловили двоих, заставили их написать листовку на верхнебаварском диалекте... Точно не помню, вроде, там обращение к товарищам звучало каким-то сленгом. «Шпец», что ли... Как наше «хэвре»! Остальные прочли, поверили... сложили оружие и ушли через границу со Швейцарией, как им было велено... Может быть, я что-то путаю в деталях, но по сути все верно... Морис напоследок сказал немцу, их командиру: «Мне не нужна твоя смерть. Для тебя и для меня война закончена. Но знай, что я - еврей».

- Послушайте, да ваша сушеная вобла Морис - просто замечательная личность! - воскликнула я.

- Да, - подтвердил Яков Моисеевич с достоинством.

- Тогда за что вы его ненавидите?

Он подпрыгнул на стуле, вспыхнул, побагровел.

- Какого черта! Что вы себе позволяете! С чего вы взяли?!

Я смиренно смотрела на этого чудного старика.

- Моя профессия - наблюдать, - сказала я грустно.

Он сердито покрутил ложечкой в полупустом стакане.

- Да, - сказал он. - Человеку бывает трудно управлять своими чувствами. Но человек должен сделать все, чтобы эти чувства не бушевали на поверхности.

- Вот именно, - сказала я. - Итак, за что же?