Наш общий друг (Книга 3 и 4)

Его давила тройная тяжесть: сознание того, что он сделал, неотступная мысль, что это можно было сделать лучше, и ужас перед разоблачением. Такая ноша сокрушала его, и он ощущал ее на себе день и ночь. Спал ли он урывками, открывал ли воспаленные от бессонницы глаза, она всегда была с ним. Она давила с удручающим однообразием, не давая ни малейшей передышки. Подъяремная скотина, раб могут обрести минутное облегчение от непосильного груза, переместив его как-то по-другому, хоть и за счет добавочной боли в тех или иных мускулах, в том или ином члене. Гнетущая атмосфера, в которой существовал теперь несчастный Врэдли, не давала ему даже такого призрачного отдыха.

Время шло, а подозрение все еще не настигало его. Время шло, и по тем отчетам о расследовании дела, которые появлялись в газетах, он начал убеждаться, что мистер Лайтвуд (адвокат потерпевшего) все дальше и дальше отходит от фактов, все больше и больше отклоняется от истины и явно умеряет свое рвение. Постепенно действительная подоплека этого стала проясняться для Брэдли. Потом - случайная встреча с мистером Милви на вокзале (куда Брэдли влекло в свободные часы, так как там можно было услышать свежие новости о деле его рук, прочитать объявления все о том же), и тогда он ясно, как на ярком свету, увидел, к чему привело это злодеяние.

Он увидел, что его отчаянная попытка навеки разлучить Лиззи и Рэйберна соединила их. Что он обагрил руки в крови лишь для того, чтобы предстать пред ними жалким дураком, пособником их счастья. Что ради своей жены Юджин Рэйберн махнул на него рукой и предоставил ему ползти дальше по избранному им гнусному пути. Он подумал: "Провидение, или судьба, или любая другая сила насмеялась надо мной, перехитрила меня", - и, охваченный бессильной яростью, забился в припадке, кусаясь, разрывая на себе одежду.

Новые доказательства этой истины пришли в ближайшие дни, когда стало известно, что раненый женился, не покидал одра болезни, и на ком женился, и что признаки улучшения дают себя знать, хотя жизнь его по-прежнему в опасности. Брэдли было бы легче оказаться в тюрьме, чем читать все это и знать, почему и как его пощадили.

Но чтобы не дать перехитрить себя, насмеяться над собой еще больше что было бы неминуемо, если бы Райдергуд предал его в руки закона и ему пришлось бы понести кару за свою позорную неудачу, как если бы ее и не было, а все увенчалось успехом, - он целые дни сидел в школе, выходил на улицу только по вечерам, с опаской, и не показывался больше на вокзале. Он просматривал все объявления в газетах, ожидая, что Райдергуд выполнит свою угрозу и вызовет его на новую встречу, но ничего такого не находил. Щедро расплатившись со шлюзным сторожем за помощь и гостеприимство, он начинал думать, что этот невежда, не умеющий даже писать, не так уж опасен ему и что, может быть, им не придется больше увидеть друг друга.

Все это время терзания его не прекращались, ярость не остывала - ярость при мысли, что он, помимо своей воли, лег через пропасть, разъединяющую Лиззи и Рэйберна, и послужил им мостом. Припадки следовали один за другим, когда и как часто, он не мог сказать, но догадывался по лицам своих учеников, что это происходило у них на глазах и они с ужасом ждут, что учитель вот-вот опять забьется на полу.

Однажды зимой, когда легкие снежинки усыпали пухом наличники и переплеты школьных окон, он подошел к доске с мелом в руках, собираясь объяснить какую-то задачу, и вдруг прочитал на лицах мальчиков, что происходит что-то неладное и они встревожены за него. Он посмотрел на дверь, куда были устремлены их взгляды, и увидел неуклюжего, отталкивающей внешности человека, который стоял посреди класса с узелком под мышкой. Увидел его и узнал в нем Райдергуда.

Он опустился на табурет, подставленный кем-то из мальчиков, и на минуту почувствовал, что сейчас упадет, что по лицу у него пробегает судорога. Но приступ миновал, и, утерев рот платком, он поднялся с табурета.

- Прошу прощения, сударь. Разрешите спросить. - Райдергуд постукал себя пальцем по лбу и хмыкнул, широко осклабившись. - Куда это я попал?

- Это школа.

- Где молодежь учат добру? - Райдергуд понимающе закивал головой. Прошу прощения, сударь. Разрешите спросить... А кто в этой школе наставником?

- Я.

- Вы сами, сударь, ученый и других учите?

- Да, я учитель.

- А как, должно быть, приятно, - сказал Раидергуд, - учить молодежь добру и знать, что они берут с тебя пример! Прошу прощения, ученый сударь. Разрешите спросить... Вон там висит черная доска - зачем она?

- На ней пишут слова, цифры.

- Вон оно что! Скажи пожалуйста! - воскликнул Раидергуд. - А не будете ли вы любезны, ученый сударь, написать на ней ваше имя и фамилию? (Заискивающе.)

Брэдли помедлил, потом крупными буквами вывел на доске свою подпись.

- Я грамоте не обучен, - сказал Раидергуд, оглядывая класс, - но ученых людей уважаю. Молодые люди очень бы меня одолжили, если б прочли, что там написано.

Мальчики всем классом подняли руки. По кивку несчастного учителя нестройный хор голосов выкрикнул: "Брэдли Хэдстон!"