Наш последний эшелон

Но нумизматы в городе были. По воскресеньям собирались в парке культуры и отдыха, в беседке, и менялись, покупали-продавали монеты, купюры, купоны. Имелись у них и доллары. Андрей про это узнал.

Стал копить советские деньги. Копил напряженно, мечтая доллар купить. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. И вот скопил нужную сумму (253 рубля) и купил-таки у одного старичка новенький, чистенький доллар, запаянный в пластик.

«Чтоб не повредился!» – объяснил старичок.

И целый вечер потом Андрюша дома сидел и на доллар глядел. Разрезал пластик ножницами, доллар достал. Ощупал. Изучил его до последней черточки, ну во всех подробностях. Хотел было на стол под стекло положить. Раздумал. Хотел на стену прикрепить в красный угол. Тоже раздумал.

А потом зашел в туалет, сел на унитаз по большой нужде. Посидел, в потолок поглядел и начал доллар мять. Мял его, мял, намял так, как только возможно доллар намять. Мягонькой стала дорогая бумажка.

Встал Андрей с унитаза и подтер долларом задницу. И бросил его в мусорное ведро. Да только мал оказался доллар этот, пришлось еще туалетной бумагой воспользоваться.

Засмеялся Андрей после всего и пошел руки мыть.

5

А это уже понедельник, 29 июня 1992 года. Очень жарко и душно. Наверное, будет гроза.

Я лежу на диване. Очень усталый и больной человек. Вчера целый день пришлось арбайтен на даче. И позавчера полдня. Это истощило. Физический труд меня не облагораживает. Кое-как отсидел лекции, доплелся до дому и упал на диван. Лежу. Пятый (или больше) раз подряд играет одна и та же кассета. «Секс пистолз». Уже невозможно, но встать и сменить нет никаких сил. А она будет играть бесконечно, по кругу. «Панасоник» – хорошая фирма, умеют там изобретать всякие новшества.

Вот эта группа, «Секс пистолз»… Стоит поразмышлять. Герои антижизни. Прыщеватые мальчики, сказавшие обществу пару ласковых слов. Казалось, наверное, их современникам, что они вот-вот передохнут от своего юношеского максимализма и отвязной свободы, но они выжили. Заработали башлей на всю дальнейшую долгую жизнь и разбежались. Один, правда, прижмурился вскоре, зато другие устроились. За солидный гонорар теперь дозволяют журналистам порыться в их помойных ведрах. «Интересно, а что у Гнилого Джонни идет в утиль?» – спрашивает общество. И журналисты подробно перечисляют: «Банки от безалкогольного пива, из-под попкорна пакетики, стаканчики с остатками йогурта… Нет, презервативов не обнаружено. Да и зачем они такому пожилому, солидному мэну?!»

– Алло. Чего, Боб? Нет, сегодня я точно не выйду. Да, был на даче, устал. Валяюсь. Кстати, Боб, а какие песни включали на похоронах? Ну, у этой, у Юльки? Так, так, я так и знал… Нет, Боб, не выйду, сил нет. Пока.

Из «Звезды по имени Солнце». Ясненько. И смешно. Тогда было Бобу смешно, а теперь стало и мне. Да и все мы смешны. Я смешон в первую очередь. Маленький, туповатый кусочек дерьма, старающийся уцепиться за стенки канализационной трубы.

Что же мне сделать? От монолога на крыше единственной девятиэтажки я отказался. Застесняюсь речь толкнуть. А без речи полет не имеет ни малейшего смысла. Что же придумать? Для очищения мира ядерным вихрем я слишком слаб. Всего-навсего кусочек дерьма – человек с голыми руками. Что я могу? Никаких ресурсов для поступка не осталось, для жизни – тем более; даже овощи не помогают, даже прикосновения к земле-матушке. Мне больше нравится прочность асфальта. И не мне одному.

Встаю с дивана, кое-как выхожу на балкон. Вместо сквера уже ровная заасфальтированная площадка. Не полностью пока, но завтра к вечеру закончат. Техники понагнали. Завезли гравий, разровняли. Да, умеют теперь работать. Значит, платят нормально. Материальная заинтересованность. Лишь бы деньги в лапу – мы всё сделаем. Все разрушим и все построим.

Заползаю обратно в комнату. Выключаю «Секс пистолз». Долго перебираю кассеты. Ничего не хочется. Тишина. Чтоб мертвая тишина. Покой, сон, бессознательность. Черная пленка. Еще б сердце перестало тикать, не беспокоилось…

Ложусь на диван. Лицом вниз. Вытягиваюсь. Все. «24 круга – прочь, 24 круга – прочь…» И так далее.

А ведь скоро скакнем. Перескочим то есть. Очередной круг, огромный, непосильный, клонится к полному смыканию. Хм, словно сегодняшний день. Каких-то восемь с половиной годков осталось. И – вжить – опечатывай! И что вспомним из прошлого? Да нет, много чего. Многое было. Смешного, по большей части. Вроде трагическое, страшное, а как начнешь анализировать – из-за чего всё? – и к смешному приходишь. Правы, выходит, сатирики…

Опять!

– Алло! Ну чего, чего, Боб? Да не пойду я! Ты не понимаешь? Дурак?

Бросил трубку. Обиделся. Пусть.

Снова вытягиваюсь на диване. Вдыхаю воздух глубоко, до боли в ключицах. Как будто последний раз. Выдыхаю тоже как следует, ничего в груди не оставляю. Затем перестаю. Читал, один мудрец в Древней Греции умер, задержав дыхание. Так вот, попросту, перестал дышать, находясь в полном сознании, и – все. Я не смог. Снова, как поршни: туда-сюда, туда-сюда.