Ответив так, поэт, по сути, признался, что деревня с ее вековечным укладом, с ее сложнейшими социальными и нравственными проблемами не его стихия. Да, он родился в деревне и жил в ней до шестнадцати лет, но не в крестьянской семье, а в учительской. А это — большая разница. Его сверстники к восьми-десяти годам умели уже лошадь запрягать, косить, орудовать пилой и топором, — он же в том возрасте знал одну лишь страсть — книги. Читал все, что было в школьной библиотеке. И все больше становился мечтателем, фантазером, мог рассуждать на любые темы — о белозерских князьях на поле Куликовом, о планете Марс, о книге Жюля Верна “Из пушки на Луну”; увлекался то рисованием, то конструированием радиоприемника...
Разносторонностью и широтой познаний Сергей явно выделялся среди нас, деревенских мальчишек. И в годы творческой зрелости именно эта сторона его натуры проявилась наиболее ярко. Главным средством его самовыражения стала поэзия мысли и сопряженная с нею философская, гражданственная поэзия в лучшем значении этих слов.
Но надо сказать, что на эту стезю ступил он не сразу. “Социальный заказ” и после поэмы “Светлана” еще долго довлел над его творческими замыслами, и он, с присущей ему искренностью, откликался на него. Великие жертвы, принесенные народом на алтарь Победы, рассуждал он, не могут не обернуться трудом, доставляющим человеку радость, достатком, семейным благополучием. Как фронтовик, он жил нетерпением увидеть Победу такой, какой она представлялась ему в окопе: “взглянуть — и глаз не отвести”. И очень радовался, когда замечал в ее облике привлекательные черты, пускай пока не очень значительные, но тем не менее оживляющие ее и одухотворяющие.
Где он успевал их подсмотреть? Да все там же, в “городке зеленом, деревянном”, в “милой районной столице...” Случилось однажды — завертела, закружила его жизнь, и не смог он навестить Белозерск и год, и два подряд. Устыдился, вспомнив об этом, бросил все, чем был обязан обеим столицам, помчался “домой” (Белозерск по-прежнему был для него “домом”). После затянувшейся разлуки встреча с городком была особенно волнующей: “На его дощатые мостки/ Наконец ступил я нынче летом./ Повстречались мы как земляки/ И проговорили до рассвета./ Он мне все показывал лицом,/ Просто и без хвастовства, как надо:/ Новый тротуар и новый дом,/ И деревья выросшего сада...”