Наш Современник, 2002 № 11

Но этот недостаток (для многих — весьма важный) — не единственный. К сожалению, у нас уже подзабыли о М. Н. Покровском и его школе, а то бы сразу обратили внимание: все учебники, которых, на первый взгляд, так много, написаны как будто его последователями! Только теперь “позитивный” для “покровцев” советский период тоже превратился в “негативный”. Вот и вся разница! Листая одно из этих, с позволения сказать, пособий, я даже подумал: если бы во второй мировой войне победил Гитлер и потребовалось создать учебник истории для оккупационных территорий, то лучшего, чем тот, который я держал в руках, и придумать было бы нельзя! Я далек от мысли, чтобы видеть здесь какой-то “заговор историков”: может быть, просто таков уровень нынешней официальной российской исторической науки, воспринимающей понятия “тоталитаризм” и “российская государственность” как синонимы, а может, сказывается влияние тех, кто уже десять лет подряд “заказывает музыку” на ниве образования — фонда Сороса, например, который, будучи создан международным биржевым дельцом с соответствующими взглядами, вовсе не заинтересован в идейном укреплении бывшего стратегического противника Запада.

И тогда я подумал: а не лучше ли чем, по печально известной русской интелли­­гентской традиции, без конца рассуждать, как все плохо, самому попробовать сделать хорошо? То есть набраться наглости и принять участие в конкурсе?

Читателям, у которых подобное желание может вызвать удивление или улыбку, поясню: хотя я и не историк (окончил Литературный институт имени Горького), а прозаик, член Союза писателей России, но несколько лет работал заместителем главного редактора исторического журнала, выпустил в свет ряд исторических работ, основанных на исследованиях частных, неопубликованных архивов (что, как известно, особенно ценится в исторической науке). По отзывам специалистов, некоторые из этих материалов позволили по-новому взглянуть на обстоятельства Цусимского сражения и историю гражданской войны. По поводу публикации дневников “красного генерала” А. Е. Снесарева и комментариев к ним мне даже звонили с благодарностью из Центрального архива Российской армии.

Так что в области исторической литературы я не совсем “чайник”, как нынче говорят. К тому же, будучи профессиональным прозаиком, я старался избегать в своих работах тяжеловесного, неудобоваримого, замусоренного терминами стиля, характерного для большинства современных историков. Это качество может не иметь особого значения, а может оказаться едва ли не решающим, как это было, когда профессиональный литератор, реформатор стиля русской прозы Карамзин взялся писать свод истории России. Я, естественно, не Карамзин, но и задача на конкурсе была поставлена куда легче карамзинской (в отличие от конкурса 1934 года) — создать учебник не истории России вообще, а  лишь ХХ века.

Между тем объявление нового конкурса не вызвало, увы, ни в средствах массовой информации, ни в обществе ничего похожего на реакцию, какая была в 1934 году. Спустя несколько месяцев после выступления Касьянова о конкурсе все забыли, а условия его и сроки оставались неясными. Когда, в конце января нынешнего года, я появился в Институте общего образования Минобразования РФ, которому было поручено обеспечивать проведение конкурса, меня с некоторым удивлением спросили, откуда я о нем узнал. Это, действительно, была задачка! Извещение о нем напечатали ме-елким шрифтом, узенькой колоночкой в малопопулярной нынче, к сожалению, “Учительской газете”. Я даже его не с первого раза обнаружил в этой газете. 

Прием конкурсных заявок оканчивался 15 марта, но из желающих принять участие я был первым. Я сказал Игорю Владимировичу Суколенову, заведующему лабораторией исторического образования Института, что не мешало бы им для большей активности соискателей продублировать извещение в более тиражном издании, нежели “Учительская газета”, на что он лишь вежливо улыбнулся, из чего я сделал полностью оправдавшийся впоследствии вывод, что те, кому нужно, и так знают.