Наш Современник, 2003 № 05

Третьей из идей, ложащихся в основу грядущей реконструкции Европы, является идея диалога культур. Причем, как  отмечалось ранее, это уже не только культурологическая, но и социально-политическая и даже админист­ративно-государственная идея для Европы, большинство обществ которой стремительно становятся мультикультурными. Европейцам, дистанцирую-щимся от американской идеи мировой диктатуры богатых (пиночетовский вариант в глобальном исполнении), предстоит освоить альтернативную идею нового социального и культурного консенсуса, на котором только и смогут выстоять новые смешанные общества континентальной Европы, все сильнее разбавляе­мые “цветным элементом” мусульманского юга. В первую очередь предстоит осуществить социальную реабилитацию низовых профессий, которых стал чураться обычный европеец. Ныне действует помноженный эффект их социальной дискредитации: тот факт, что они непрестижны, не вписываются в новейшую “революцию притязаний”, усугубляется их новой “пятнающей” связью с пришлым, эмигрантским элементом. Реабилитировать предстоит и то и другое: и цветных как цветных, и цветных как носителей социальной поденщины.

Как известно, наиболее успешный проект реабилитации социального низа в свое время предложили коммунисты: они наделили изгойское четвертое сословие мессианскими полномочиями в рамках большой формационной истории. В  какой мере традиция еврокоммунизма сохраняет восприимчивость к формационным предчувствиям нового мира, связанного с миссией нового, “смешанного” пролетариата — вопрос, требующий специальных социологи­ческих изысканий. Но сегодня на наших глазах рождается новый евроком­мунизм, связанный с массовой политической реакцией на разрушительные “реформы” и “шокотерапию” в странах Восточной Европы.

Постсоциалистической Европе, ушедшей с Востока на Запад, ни в коем случае не суждено быть “центристско-демократической” в новолиберальном смысле. Часть этого ареала, в частности прибалтийские республики, станет осваивать правонационалистическую модель, известную по довоенному опыту. Как тогда, так и теперь связывание своей судьбы с агрессором, несущим “новый порядок”, толкает к милитаризму и фашизму. Юго-Восточная Европа, напротив, станет осваивать посткоммунистическую “левую идею”, связанную с реабилитацией труда и трудящихся, возрождением социального государства и другими принципами, оппонирующими “новой рыночной идее”.

И в этом отношении все будет толкать Юго-Восточную Европу к Средизем­но­морью, а не к Атлантике. Это вчера, на рубеже 80 — 90-х годов, когда Запад еще не был расколот глобальной американской авантюрой, “вхождение в Европу” выглядело как интеграция в атлантизм. Сегодня положение круто меняется. Коммунисты новой Восточной Европы, вчера еще не имевшие самостоятельного геополитического компаса, сегодня могут себя идентифици­ровать не только по идейно-политическим, но и по геополитическому признаку: как сторонники не Европы атлантистов, а средиземноморской Европы, более открытой и Евразии, и Ближнему Востоку, и Индии. В противовес атланти­ческим глобалистам, ввязавшимся в мировую гражданскую войну новых богатых с бедными, коммунисты и другие носители “левой идеи” в Европе могут идентифицировать себя как интернационалисты — представители “интерна­ционала потерпевших”. Весьма вероятно, что в противовес атлантическому “Западу” консолидируется “Европа левых сил”, благоприятствующая ускорен­ной ротации правящих коалиций в духе левокоммунистического реванша. Этой давно назревшей ротации недавно мешала ассоциация коммунизма с “русским фактором” и “восточной угрозой”. Теперь ничего подобного нет; напротив, данная ротация во внешнеполитическом смысле может восприниматься, по меньшей мере, как позиция спасительного нейтралитета Европы в войне, развязанной Америкой.

Словом, если прежнее размежевание Европы шло по “меридианному” признаку, указывающему на противостояние Запада и Востока, то теперь оно пойдет по “широтному” принципу, связанному с размежеванием “Старой Европы” от “новых” авантюристов атлантизма. Ясно, что такое размежевание легче будет даваться тем, кто ассоциирует себя не с глобальным наступлением новых богатых (у тех геополитический лидер определился вполне), а с самозащитой бедных. Это, впрочем, не исключает того, что националистичес-кие правые смогут сыграть свою роль европейских оппонентов атлантизма; но в целом вектор нового внутризападного размежевания будет определяться обновленной левой и даже коммунистической идеей.

В этом смысле феномен старого западничества в Восточной Европе близится к концу. С одной стороны, на западнических эпигонов, давно мечтающих о “возвращении в Европу”, должно повлиять новое размежевание европеизма и атлантизма на самом Западе. С другой — Европа левых, переориенти­рующаяся на социальную идею и идею солидарности с гонимыми мира сего, будет куда менее склонной поощрять “антиазиатский” снобизм бывших номен­кла­турных элит, сделавших свой поворот “на Запад” за спиной собственных народов, заново ограбленных и обездоленных.