Наш Современник, 2005 № 10

Леонтьев любил Родину, как любят живого человека. Он необычайно тонко чувствовал душу России. Характерен в этом отношении отрывок из одной его работы: «Прекрасен тот дом, — писал он, — из которого вид на широкие поля… И в этом доме я, давно больной и усталый, но сердцем веселый и покойный, хотел бы под звон колоколов монашеских, напоминающих мне беспрестанно о близкой уже вечности, стать равнодушным ко всему на свете, кроме собственной души и забот о ее очищении!.. Но жизнь и здесь напоминает о себе!.. И здесь просыпаются забытые думы, и снова чувствуешь себя живою частью того великого и до сих пор не разгаданного целого, которое зовется „Россия“.

Философ желал блага своей родине. Он хотел дать самодержавию идейное вооружение, хотел возвысить и усилить власть.

Леонтьев предсказывал неизбежное торжество индустриализации. Он считал, что технические изобретения „выгодны только для буржуазии; выгодны средним людям, фабрикантам, купцам, банкирам… одним словом… среднему классу, который… является главным врагом царей, положительной религии, воинственности и дворянства“, а дальнейшее распространение их приведет неминуемо к насильственным и кровавым переворотам, „вероятно даже и к непредвидимым физическим катастрофам…“. По его мнению, индустриализация наносила удар по основам традиционного общества, подрывая религию, ослабляя дворянство и ухудшая положение рабочего класса. Леонтьев предлагал идею формирования замкнутых социальных групп — общин, сословий, корпораций и т. п., считая, что „сами сословия или, точнее, сама неравноправность людей и классов важнее для государства, чем монархия“, и выдвигал необходимым условием для существования всякого прочного и долговечного строя наличие юридически оформленных социальных страт. „Для того… чтобы Царская власть была долго сильна, не только не нужно, чтобы она опиралась прямо и непосредственно на простонародные толпы, своекорыстные, страстные, глупые, подвижные, легко развратимые; но — напротив того — необходимо, чтобы между этими толпами и Престолом Царским возвышались прочные сословные ступени; необходимы боковые опоры для здания долговечного Монархизма“

Большое значение в работах Леонтьева уделялось дворянству. Это в немалой степени было обусловлено происхождением самого Леонтьева, твердо уверенного в том, что аристократия — это носительница исторических преданий, хранительница „идеи благородства, идеи чести“. Вместе с тем в качестве беспрекословного авторитета, стоящего над сословиями (в том числе и над дворянством), выступал монарх. Леонтьев неоднократно подчеркивал, что народ чтил дворянство только как сословие „царских слуг“.

Подобно большинству консерваторов, Леонтьев считал, что крестьянская община, в силу традиций коллективизма, напрямую „связана с самодержавной формой правления“. Положительный момент он видел в том, что, освободившись от личной власти помещиков, крестьянский мир остался зависим от общины, разложение которой было бы трагедией, поскольку неизбежно привело бы к расслоению крестьянства и в итоге повлияло на прочность всей самодержавной системы. Замыкая крестьянский мир в рамках общины, Леонтьев не замечал, что этот мир уже стал неоднородным.

Помимо тех социальных слоев, которые находились в поле зрения консерваторов (дворянство, крестьянство и др.), К. Н. Леонтьев обратил внимание на рабочих (прежде всего в контексте осмысления западноевропейского опыта). Он считал, что „порабощение голодающего труда многовластному капиталу“ неизбежно приведет Европу (а возможно, и Россию) к социалистической революции. Леонтьев писал: „Рабочий вопрос — вот путь, на котором мы должны опередить Европу и показать ей пример. Пусть то, что на Западе значит разрушение, — у славян будет творческим созиданием“, считая, что только „одна могучая Монархическая власть“ может найти „практический выход из неразрешимой, по-видимому, современной задачи примирения капитала и труда“.