Наш Современник, 2006 № 05

А. К.: Для нас большая честь иметь такого читателя… Миколас Мартинович, как вы себя чувствуете после операции, сделанной в тюрьме?

М. Б.: Оперировали меня не в тюрьме, там для этого нет условий. Но уже на следующий день перевели в тюремную больницу.

A. K.: Даже нескольких дней не дали восстановиться после операции?

М. Б.: Это показывает, что декларации властей и практика расходятся. Много говорят о гуманизме, а человечности как paз нет. Но я благодарен руководителю тюремной больницы, который отнесся ко мне неказенно и создал хорошие условия для лечения — насколько это возможно в тюрьме.

A. K.: Сколько же лет вы провели в заключении?

М. Б.: Двенадцать лет — без двух дней.

A. K.: В каких условиях вы находились, что из себя представляет тюрьма “демократической Литвы”?

М. Б.: Камера — пять шагов на три. Нас было четверо: профессор Ермалавичюс, один из руководителей Компартии Литвы, профессор Кучеров, Юозас Куолялис, бывший председатель Комитета по радио и телевидению Литовской ССР, и я.

A. K.: Наверное, то была единственная тюрьма в Европе, а может, и в мире, где в одной камере находились три профессора. Своего рода рекорд! Для “просвещенной Европы”, по-моему, постыдный…

М. Б.: В тюрьме я просидел больше семи лет — пока шли допросы и суд. Слушание дела началось в октябре 1996-го, а закончилось в августе 1999-го. Профессор Кучеров до суда не дожил. Он заболел раком и умер. А мы еще подавали апелляцию на несправедливое решение суда. И лишь затем нас перевели в колонию строгого режима.

A. K.: Миколас Мартинович, к счастью, большинство наших читателей смутно представляет, что это такое — колония строгого режима. Поясните, пожалуйста.

М. Б.: Разница в том, что в тюрьме заключенный все время заперт в камере, а в колонии можно передвигаться в пределах определенной территории.

А. К.: А свидания были разрешены? Сколько людей вас посещало? Не создавалось ли такого ощущения, что вместе с вами выступали тысячи, а отбывать срок вам пришлось в одиночестве.

М. Б.: Ко мне приходили жена и дочь. До окончания следствия — а это два с половиной года — другие посещения были запрещены. А затем вопрос в какой-то мере зависел уже от меня. Я не хотел, чтобы людей преследовали из-за того, что они ко мне приходили. Многие изъявляли желание, но я считал, что навлекать на людей опасность негуманно.

A. K.: Неужели в Литве, которая позиционирует себя как демократическое государство, даже встречаться с политзаключенными опасно?

M. Б.: Видите ли, к власти в Литве пришли люди, которые ненавидят Советский Союз, социалистический строй, компартию. Парламент принял закон, по которому за активное участие в деятельности КПЛ грозил расстрел. Такая вот особенность развития Литвы после крушения Советского Союза.

В этих условиях я просто не мог подставлять тех, кто сочувствовал мне. А вот с посетителями из Белоруссии, с Украины, из России я встречался охотно: литовские власти не могли их преследовать. Приезжал и Андреас Гросс из Швейцарии — председатель Комитета по правам человека Парламентской Ассамблеи Совета Европы.

А. К.: Какие обвинения вам предъявляли?

М. Б.: Сначала 62-ю статью УК. Измена родине: наказание — расстрел. Я все отмел и потребовал, чтобы прокуратура обратилась с запросом в Конституционный суд. Я Советскому Союзу не изменял. А Литва вошла в СССР 3 августа 1940 года, когда Верховный совет СССР удовлетворил просьбу Народного сейма Литвы о вхождении в состав Союза от 21 июля 1940 года. Юридически обвинение в измене было несостоятельно. И Конституционный суд после рассмотрения вынужден был признать это. От меня скрывали решение КС. Только в конце tardymo — как это? следствие — они объявили, что Генеральная прокуратура не может предъявить мне обвинение в измене, потому что Конституционный суд такую трактовку не поддержал.

А вопрос был не такой простой. Прокуратура хотела доказать, что Литва была оккупирована. Тогда нас можно было бы судить как коллаборационистов-изменников. Не получилось! По 76-й статье Конституции СССР каждая республика в составе Союза являлась с у в е р е н н ы м социалистическим государством.

Нас судили уже по другим статьям. В конце концов в решении окружного суда записали (достает бумагу, читает. — А. К.): “Бурокявичюс осуждается за активную деятельности в Компартии Литвы как партии, входившей в КПСС, которая играла роль “пятой колонны”.

A. K.: Да какой же это юридический термин — “пятая колонна”? Это политическая метафора, публицистическая инвектива, но никак не строгое понятие уголовного права! Иными словами, вам предъявили откровенно идеологическое обвинение. Судили фактически за то, что вы были первым секретарем ЦК Компартии Литвы.

М. Б.: Да, я был первым секретарем ЦК Компартии Литвы, входившей в состав КПСС. Напомню читателям: КПЛ раскололась. Одна часть, во главе с Бразаускасом, заявила о самостоятельности и вышла из КПСС. А мы в КПСС остались. Но приняли свою программу и устав — единственные в компартии Советского Союза.

А. К.: Как лидер коммунистов Литвы Вы стали членом Политбюро?

М. Б.: Да, я был членом Политбюро.