Наш Современник, 2007 № 07

Константин Мартовский поведал, что якобы Корнилов при встрече в Нижнем рассказывал ему, как попенял Маяковскому на то, что он назвал Есенина "звонким забулдыгой-подмастерьем", хотя Есенин вовсе не подмастерье, а мастер.

Вполне возможно, что так оно и было. Корнилову не откажешь в решительности.

Роковым 1930 год был не только для Маяковского, ушедшего из жизни, но и для Бориса и Ольги, которые расстались.

В 30-м же году, получив после окончания учебы на филологическом факультете университета диплом, она вместе с однокашником Николаем Молчановым уехала в Казахстан, чтобы помогать строить социализм в глубинке. Там работала она разъездным корреспондентом краевой газеты "Советская степь", а когда любимого Николая призвали в армию, вернулась в Ленинград к матери и дочке Ирине, поступила на работу в многотиражку завода "Электросила".

Жизнь Бориса Корнилова без Ольги складывалась по-разному, но вдохновение не изменяло ему. Он работал с той же напористостью и воодушевлением, как и в первые месяцы в Ленинграде, и заметно было, как возросло его мастерство. Одним из программных его стихотворений стало "Чаепитие", где он, прозренчески сказав, что "деревня российская - облик России", посвятил ей такие строки:

Во веки веков осужденный на скуку, на психоанализ любовных страстей, деревня, - предвижу с тобою разлуку, - внезапный отлет одичавших гостей. » тяжко подумать - бродивший по краю поемных лугов, перепутанных трав, я все-таки сердце и голос теряю, любовь и дыханье твое потеряв.

Несомненно, эти стихи тогда воспринимались с настороженностью, в них могли усмотреть и "богемность", и "есенинщину", ведь совершенно другой взгляд проповедовали Илья Сельвинский, Александр Жаров, Александр Безыменский, Яков Шведов, Николай Дементьев, увлеченные пафосом повсеместной ломки и перестройки.

Стоит внимания твердое мнение Бориса Пастернака о поэзии того времени, которое он изложил в 1952 году в письме Варламу Шаламову: "Наступили двадцатые годы с их фальшью для многих и перерождением живых душевных самобытностей в механические навыки и схемы… Именно в те годы сложилась та чудовищная поэзия, эклектически украшательская, отчасти пошедшая от конструктивизма… "

… Корнилов бодрился, демонстрировал свою уверенность и безмятежность, однако сборник "Первая книга" вышел в свет с директивно-прора-боточным издательским предисловием, где указывалось на "непреодоленные" творческие ошибки, "мировоззренческую отсталость", неспособность "понять классовую сущность явлений" автора, не замечающего, что он порой говорит с "чужого голоса". А явно навязанное автору название сборника как бы игнорировало фактически первую его книгу "Молодость". Атаки рапповских критиков, которые обвиняли Корнилова в классовой близорукости, апологетике кулачества, в "есенинщине", сбивая его с толку требованиями рифмованных откликов на достижения ударников, строящих социализм, боеготовность армии, освоение диких пространств и на агитки, понуждали поэта если не кривить душой, то, во всяком случае, отделываться декларативными строчками, которые пишутся чуть ли не автоматически. Пример чему - неудачный цикл "Апшеронский полуостров".

Летом 1930 года Корнилов побывал в творческой командировке в Азербайджане, откуда с ворохом "обязательных" стихов возвращался по Каспийскому морю, а затем по Волге в родные края, решив заехать в Семенов. В июле на пароходе им было написано одно из лучших его стихотворений "Качка на Каспийском море". Когда пароход приближался к Нижне

му Новгороду, стихотворение было уже готово. Оно появилось в журнале "Новый мир" в начале 1931 года. Этот год оказался одним из самых плодотворных у Бориса Корнилова, который вслед за "Первой книгой" выпустил сборник "Все мои приятели", а стихи его кроме "Нового мира" печатались в журналах "Звезда", "Ленинград", "Стройка".

Совпал со своим временем Борис Корнилов в знаменитой "Песне о встречном", благодаря которой он стал известен всей стране и вошел в число самых популярных советских поэтов. Совпадение было совершенно феноменальным, "Песню" сразу подхватили и заучили наизусть даже в отдаленнейших краях. Музыку к словам Корнилова написал молодой композитор Дмитрий Шостакович. Созданная в 1932 году для кинофильма "Встречный" бодрящая духоподъемная песня выразила порыв всего поколения.

С середины тридцатых годов жизнь стала налаживаться. Были отменены карточки, пришло время свободной госторговли, открылись парфюмерные и цветочные магазины. Многолюдно становилось в парках культуры и отдыха. И вместо устаревших танцев "ой-ру" и "карапет", которыми увлекалась молодежь после Гражданской войны, вошли в моду фокстрот и танго. Уже не вызывали отторжения галстуки и шляпы, заиграли в домах патефоны, выдаваемые в виде награды ударникам, появились на улицах велосипедисты.