Наша древняя столица

Девки, горланя, прошли по Кремлю.

Шляется шляхта по древней столице,

Озорничает средь ясного дня —

В древнем соборе сидят на гробнице,

Шпорами нагло о плиты звеня.

Нет никакого с поляками сладу:

Бродят они по базарам гурьбой,

Грабят амбары, и лавки, и склады,

Всюду бесчинство творят и разбой.

Где ж ты, былая московская слава?

Иль москвичи позабыли о ней?

Древнюю славу хмельная орава

Топчет копытами панских коней.

Только иссякло в народе терпенье,

Кровь закипела у русских людей.

Ох, надоели им пляски и пенье!

Ох, надоел им расстрига-злодей!

Ох, загудели ночные набаты,

Ох, и вломился народ во дворец!

Прыгнул расстрига в окно из палаты —

Тут и нашёл он свой страшный конец.

Тут топорами его зарубили,

Тело облили смолой и сожгли,

Пеплом оставшимся пушку набили,

Бахнули в сторону польской земли,

Чтоб остальным самозванцам на страх

Ветер развеял Отрепьева прах.

БЫЛЬ О ТОМ, КАК ШУЙСКИЙ СТАЛ ЦАРЁМ

Вольный дух гуляет по Руси,

А бояре молятся в ночи:

«Господи, заступник наш, спаси,

Сохрани от черни, научи!»

Шепчут толстопузые, кряхтят,

Щупают затворы у дверей —

Мнится им, что их убить хотят,

До смерти боятся бунтарей.

А холопы, за день утомясь,

На соломе, под худым рядном,

В жалких избах, там, где смрад и грязь,

Крепко спят угарным, тяжким сном.

Снится им натопленная печь.

На печи лежанка — можно лечь!

Снятся им калачики в печи.

Шепчут толстопузые в ночи:

«Не пришёл бы кто из-за морей —

Короли грозят со всех сторон!

Своего бы выбрать поскорей,

Усадить бы на московский трон,

Посмирнее выбрать — и тогда

Не страшна холопская орда!»

Собрались бояре как-то раз,

За беседой посидели час,

Меж собою тайно говоря, —

Выбрали боярского царя.

И, собрав на площадь москвичей,

Став на Лобном месте, под Кремлём,

Горсточка бояр-бородачей

Объявила Шуйского царём.

Под присягой Шуйский дал зарок

Не казнить бояр — друзей своих.

Обещал, что он не будет строг,

Что он будет милостив и тих.

В Кремль боярин Шуйский водворён

И усажен на московский трон.

Думали бояре, что конец

Самозванству, слухам и молве,

Если царский держится венец

На плешивой хитрой голове.

Но хоть новый государь пришёл

На московский на пустой престол,

Самозванцев в эти все года

Столько стало, сколько никогда.

После Гришки через малый срок

Новый объявляется царёк.

А на Каме, Волге, на Дону

По три самозванца за весну.

Каждый врал: «Царевич Дмитрий я,

Сын Ивана Грозного царя!»

Каждый на столицу путь держал,

Шуйскому сверженьем угрожал.

И боярский царь, боясь угроз,

С самозванцами повёл борьбу:

Он в Москву из Углича привёз

Дмитрия-царевича в гробу.

Гроб открыли перед всей Москвой,

В нём лежал царевич неживой,

В ферязи истлевшей, в кушаке,

С горсточкой орехов в кулаке.

Был царевич погребён в Кремле,

Слух о том прошёл по всей, земле,

Успокоил знатных москвичей

И купцов, московских богачей.

И боярин ночью крепко спал,

Но мужицкий гнев не остывал —

Со дворов боярских много слуг

Убегало к бунтарям на юг,

Потому что проливал народ

На господских пашнях кровь и пот,

Потому что понимал народ,

Что лишь бунтом сбросишь барский гнёт.

1607 год

СКАЗАНЬЕ ПРО НАРОДНОЕ ВОССТАНЬЕ

Так чтоб начать нам сказанье о молодце,

Греческим словом придётся обмолвиться:

Каторга — это корабль многоярусный,

Только он весельный был, а не парусный.

Эта галера, подняв якоря,

Переплывала на вёслах моря.

Сотни гребцов там гремели оковами,

Гирями скованы полупудовыми.

Сотни рабов по команде гребли,

Силой живою галеру вели.

А за живым человечьим товаром

Издавна турки ходили к татарам.

И на турецких галерах, бывало,

Пленников русских встречалось немало.

Вот потому-то невольничий труд

«Каторгой» русские люди зовут.

Так вот на каторгу эту турецкую,

С детства изведавший долю недетскую,

Тяжкую долю холопа боярского,

Продан был туркам из плена татарского

Ваня Болотников, сильный, большой,

Юноша умный, с отважной душой.

Ох же ты, морюшко, море туманное,

Ох, тяжело ж ты, весло окаянное!

Жёлтый на вымпеле месяц двурогий,

К гирям цепями прикованы ноги,

Небо да море, что в небо рвалось…

С каторги Ване уйти удалось.

Скрыться от турок куда бы подалее?

Ваня Болотников скрылся в Италии.

Место в Италии самое лучшее —

Город Венеция, чудо плавучее,

Дивное диво, царица морей,

Что управлялась сама, без царей.

Был этот город построен над водами:

Чудной работы дворцы с переходами,

С тонкой резьбою, со львами, с колоннами.

Весь островками, водой разделёнными,

В пене морской на лагуне туманной

Жил этот город невиданный, странный,

Глядя в широкий простор голубой,

В зеркале моря любуясь собой.

Вместо крылечка — ступеньки с причалами,

Вместо возков проплывают каналами

Лодки-гондолы, как лебеди чёрные.

Лодки ведут гондольеры проворные.

Тихо струится вода по проулку.

Здесь не поедешь верхом на прогулку!

Ваня доселе не видел нигде,

Чтобы хоромы стояли в воде,

Чтобы вокруг не пахали, не сеяли,

Не молотили зерна и не веяли,

Чтобы стада не паслись меж дубравами,

Чтобы не пахло душистыми травами,

Чтобы пастух не играл спозаранок,

Чтобы в домах ни печей, ни лежанок.

Что тут за люди и что за страна,

Словно всплыла с океанского дна?

Смотрит Иван и всему удивляется.

Кем тут народ без царя управляется?

Кто же здесь главный? Какой водяной