Наша непостижимая бесконечность (ЛП)

Я судорожно выдохнула.

— Не у одной тебя есть секреты. Со мной кое-что происходило несколько лет назад. Мой отец… Скажем так, он был плохим человеком.

— О. — Ее воинственность частично растворилась в неуверенности. — Сочувствую.

— Всякое случается, верно? — Я с фальшивой небрежностью махнула рукой. — Впрочем, это сделало меня сильнее. Придало мне решимость.

— Стать популярной? — Элоиза внимательно разглядывала меня. — Потому что ты думаешь, что никто не сможет причинить тебе боль, если ты на вершине. У тебя есть власть. Есть контроль. Есть те, кто заметит, если с тобой что-то случится.

Я неловко покраснела. Потому что отчасти она была права.

— Да, поэтому.

Она продолжала смотреть на меня, словно, узнав часть правды обо мне, захотела узнать еще больше.

— Я бы никогда не смогла растоптать человека, чтобы вновь стать популярной. Я всякой бываю, но только не подлой, — произнесла я.

Мы немного помолчали, пока я не набралась храбрости, чтобы спросить:

— Почему ты боишься рассказать людям правду?

Элоиза впилась в меня взглядом, и я решила, что она не ответит. Однако потом она оглянулась и медленно поднялась.

— Не здесь.

— В домик у бассейна? — На меня снизошло облегчение от того, что она согласилась поговорить.

Она кивнула, и я тоже встала. Домик все еще был не заперт, так что мы проскользнули внутрь. Я включила свет и пошла на кухню.

— Чай? Кофе?

— Там оставался зеленый чай.

Заваривая его, я то и дело оглядывалась, чтобы убедиться, что она все еще на диване. Она сидела, глядя на свои руки.

— Хотелось бы мне знать, какие слова смогут убедить тебя, что мне можно доверять. — Я подала ей чай и села в кресло напротив.

Ее ладони обняли чашку.

Я ждала.

Долго ждала.

Наконец Элоиза посмотрела на меня. В ее глазах блестели слезы.

— Иногда я чувствую, что схожу с ума.

Я очень надеялась, что она не примет сочувствие у меня на лице за жалость, но, кажется, она все поняла верно, поскольку продолжила:

— Я не знала, что мне сегодня делать. Игнорировать тебя? Поговорить? Возненавидеть? — Она скованно улыбнулась. — Но, видимо, я просто устала притворяться.

— Знаю, ты наверняка не поверишь мне, но я понимаю тебя больше, чем ты можешь представить.

— Нет, я верю тебе, Индия. Я всегда замечала в тебе что-то такое… Просто неправильно это интерпретировала. Теперь я знаю. — Она пожала плечами. — Ты тоже ущербная.

Я поморщилась.

— Не лучшее слово.

— Зато правдивое.

— Почему ты ущербная, Элоиза? Зачем тебе быть такой? Почему ты боишься рассказать всем правду?

— Ты знаешь, что, когда мне было тринадцать, я потеряла маму?

— Да.

— Смерть самого близкого человека наносит ущерб, Индия. Такая потеря оставляет за собой обломки. А мы с мамой были близки. Я знала, что мне повезло. Мои родители очень любили друг друга, и я даже не представляла, что папа сможет оправиться. — Она расслабилась на диване, глядя куда-то в пространство перед собой. — Для меня же все было иначе. Я помню, какую боль ощутила, как неожиданно осознала, что все в жизни временно. Чем старше я становилась, тем более обманутой чувствовала себя. Мои ровесники… Они не знали, что значит скорбеть. Чувствовать такую сильную боль. Смотреть на друзей и не понимать их, потому что важные в их представлении вещи кажутся тебе глупыми и незначительными, ведь ты знаешь, что именно по-настоящему важно.

По ее щекам текли слезы, и она поспешно стирала их.

— Хотя был еще Финн. Он понимал меня. И папочка понимал. Он мой лучший друг, знаешь? Мой отец — мой лучший друг, мой герой и весь мой мир. Если я потеряю его, то не знаю, смогу ли оправиться. А если я потеряю его из-за того, что предпочла бы влюбиться в Анджелину, нежели в Брэда, то никогда не прощу себя. Только не за этот выбор.

— А это выбор, Элоиза? — Я наклонилась вперед, желая лучше понять ее. — Ты ничего не можешь поделать с тем, к кому тебя влечет.

Ее губы горько скривились.

— Да, не могу. Поверь, мне бы хотелось. Хотеть Финна по-настоящему.

Я рассматривала чашку, пытаясь набраться смелости, чтобы спросить.

— А как… Как ты узнала, что лесбиянка? Когда?

— Мне было почти пятнадцать. Какое-то время я уже знала, что что-то не так. Мы взрослели, мои подруги начали встречаться с парнями, а я никогда не влюблялась в мальчиков. Я пыталась убедить себя, что это связано с созреванием, что у меня все еще впереди. Я целовалась с парнями на вечеринках, но чувствовала один дискомфорт, а иногда — и отторжение. Однажды Брайс говорила об одном мальчике из нашего класса. О том, какой он красивый, и что, когда он ей улыбается, она ощущает трепет внутри. И тогда я осознала, что тоже ощущала все это… — Еще больше слез потекло по ее щекам. — Но к своему репетитору по французскому.

— К девушке, — прошептала я, чувствуя боль в груди за нее.

Элоиза кивнула.