Наша песня

– Везде, – ахнула я, слегка царапая губами снег, потому что уткнулась в него лицом. – Она ушла? Все кончилось? – От жуткой паники мой голос звучал как пронзительный крик перепуганной птицы.

– Ушла. Все позади.

Я напрягла слух, но какофония природы сменилась тишиной.

– Тебе повезло, – продолжил он. – Если бы мы не прыгнули именно тогда…

Лежа лицом в снег, с левой ногой, которую словно сунули в огнедышащую печь, я бы не сказала, что мне крупно повезло.

– А если все начнется снова? А вдруг еще один толчок?

– Такое случается после землетрясений, – ответил он сдержанным и успокаивающим тоном. – По-моему, у нас сейчас есть о чем беспокоиться и давай-ка не придумывай новых поводов для паники. – Он повернулся и чуть ближе наклонился ко мне, но я так и не смогла увидеть его лица. – Так, где больше всего болит?

– Левая нога, – ответила я дрожащим голосом. Мое тело одолевал шок, смывая последние следы адреналина. – Очень болит.

– Сейчас я проверю, нет ли у тебя других повреждений, хорошо?

Я испуганно кивнула головой в шлеме. Я почувствовала, как его руки осторожно касаются меня, когда он тщательно обследовал мой позвоночник, а потом прошелся по обеим рукам от плеча до запястья.

– А ты… ты врач? – спросила я, пока он продолжал, как мне показалось, очень тщательное обследование. Мой полный надежды шепот хриплым эхом отдался в заснеженной долине.

– Нет, – ответил он и исчез из моего поля зрения, переместившись вниз, потом провел руками – от верхней части бедра до лодыжки по моей правой ноге. К счастью, его руки оставались далеко от левой. – Но я все-таки получил значок за оказание первой помощи, когда был в бойскаутах, – добавил он.

Для шуток было немного рановато, учитывая все обстоятельства, особенно когда уверенность в том, что я в надежных руках, растаяла, словно весенний снег. И мне не нужен был квалифицированный врач, чтобы сказать то, что я уже и так знала.

– У меня нога сломана?

– Может, только лодыжка, – ответил он, словно это могло хоть как-то подбодрить меня. – Она и вправду интересно смещена.

Вот такого никто не захочет услышать.

– Дай-ка посмотрю, – сказала я, пытаясь оторвать тело от снежного наста.

Его сильные руки протянулись ко мне и легонько взяли меня за плечи, прижав меня к снежному покрову.

– Тебе нельзя шевелиться. Может стать еще хуже.

– Тебе Акела так сказал, да?

– А ты всегда такая язвительная или только при сходах лавин?

Было в нем что-то очень притягательное, и в любой другой ситуации, уверена, я бы по достоинству оценила его юмор. Но только не сегодня.

– Нет, обычно только после перелета на сотню метров по воздуху и столкновения с деревом. Ну что, поможешь мне перевернуться или просто станешь сидеть и смотреть, как я с мучениями сделаю это сама?

Он глубоко вздохнул, и я поняла, что он не очень понимает, как себя вести с такой упрямой особой. Все нормально. Это понимали очень немногие.

– Какие там сто метров, куда меньше, – возразил он и подошел ко мне вплотную. Я чувствовала, как его руки зарылись в снег подо мной, образовав две маленькие канавки. – Сейчас я тебя подниму и отнесу вон к тем деревьям.

– Ладно, – сказала я, внезапно смирившись.

– Будет очень больно.

– Понятно, – еле слышным шепотом ответила я.

– Но, по-моему, это просто безумие.

– Учту. И не стану подавать в суд на тебя или бойскаутов за врачебную ошибку.

– А ты забавная, – заметил он, и хотя я не видела его лица, мне показалось, что он улыбается. – Ладно, на счет три. Один… два…

Черт возьми, он поднял меня на счет «два». Однако это, наверное, не имело значения. К тому моменту, когда он поднялся на ноги, я уже отключилась от боли.

Не помню точно, сколько я находилась без сознания. Достаточно долго, чтобы он успел вскарабкаться на вершину обрыва и воткнуть наши скрещенные лыжи в снег как знак терпящих бедствие. Я очнулась, громко застонав от боли.

– Говорил же тебе, что это безумие, – начал он, нагнувшись надо мной и все еще тяжело дыша от вымотавшего его восхождения.

Я медленно повернула к нему голову. Лица его почти не было видно. На голове его красовалась глубоко надвинутая на уши темно-синяя шерстяная шапочка, глаза скрывали лыжные очки, которые он, очевидно, надел, когда взбирался по склону. Так что разглядеть я смогла лишь его рот и подбородок с чуть заметной пробивавшейся темной щетиной.

– Как твоя нога?

– Все еще сломана.

Он улыбнулся, и вся нижняя часть его лица мгновенно преобразилась. Зубы у него оказались белыми, как на рекламе пасты, и идеально ровными. Хорошие гены или дорогой протезист – определить было сложно.

Он прислонил меня к стволу самого большого дерева и осторожно вытянул мои ноги вперед. Я взглянула на свои нижние конечности, обтянутые ярко-розовым лыжным костюмом. Моя левая лодыжка уже начала распухать, растягивая ткань и заставляя края лыжного ботинка больно врезаться в тело.

– По-моему, это все-таки лодыжка, – согласилась я. – Может, снять ботинок?

– Ни в коем случае. На самом деле нельзя было и думать о том, чтобы тебя передвигать, пока к нам не подоспеет помощь.

– А кто? Твои друзья?

Он покачал головой.