Я взяла тарелки и сунула их в мойку.
– Я знаю, ты думаешь, что я дура, но организация этого концерта – огромная ответственность. Мне надо быть уверенной. – До выступления оставалось меньше суток, и я превратилась в комок нервов. – Честно говоря, если бы я знала, что мне придется на себя взвалить, никогда бы на это не согласилась.
– Нет, согласилась бы, – возразил Дэвид, подходя ко мне и обнимая за талию. – Ты не смогла бы им отказать.
– Может, и не смогла бы, – честно призналась я. – Но у нас с тобой не было ни одного вечера с тех пор, как я в это ввязалась.
Дэвид пожал плечами, словно это не имело значения. А вот я так не думала. После празднования Хэллоуина мы оба шли по туго натянутому канату, изо всех сил стараясь не раскачивать лодку, которая уже налетела на айсберг. Мы просто не признавались в этом самим себе.
Вздохнув, я прижалась к нему, такому сильному и надежному, и закрыла глаза, понимая, что вымоталась до такой степени, что могла бы заснуть прямо здесь. Мне предстояло проникнуть в самые потаенные глубины своей жизни, чтобы добыть там энергию для завтрашнего вечера и ночи. По всему университетскому городку были развешаны листовки, сообщавшие о полночной рождественской музыкальной феерии, и всякий раз, когда они попадались мне на глаза, у меня по спине бежали мурашки от мрачных предчувствий. Возможно, Дэвиду
– Мне просто нужно внести последние изменения в аранжировку струнных для «Тихой ночи», – заверила я Дэвида, сваливая объедки в мусорное ведро. Я с отвращением ощутила легкое колыхание в самом верху желудка, когда из мусорного ведра мне в нос ударил запах холодной свинины, и резко опустила пластиковую крышку. Господи, мне же нельзя расклеиваться до завтрашнего вечера. Просто никак нельзя. – Так, значит, ты хочешь встретиться со мной за кулисами до начала концерта? – спросила я. – Ведь ты вполне мог бы прийти пораньше и послушать прогон.
Дэвид пытался скрыть от меня выражение своих глаз, но было слишком поздно. Я его заметила. Я выглядела бы точно так же, если бы он попросил меня посидеть на заключительной тренировке перед матчем.
– По-моему, одного концерта за вечер мне вполне достаточно, – сказал он, медленно прижимая меня к себе.
– Думаю, я должна благодарить судьбу за то, что ты вообще придешь, – ответила я, чувствуя раздражение от неприязненных ноток в своем голосе, и подумала: «Вот что делает с человеком стресс. За последнее время я не в первый раз срывала на нем злость».
– Конечно приду. Это же твой звездный час. Надеюсь, ты зарезервировала место в середине первого ряда для своего бойфренда, которому медведь на ухо наступил?
– Разумеется, хотя до меня наконец-то доходит, что мне никогда не удастся сделать из тебя любителя музыки, так ведь? – чуть разочарованно спросила я.
Дэвид немного отстранился, и в его глазах мелькнул знакомый огонек.
– Придется тебе смириться с тем, что я любитель совсем других удовольствий, – шутливо сказал он, наклоняя голову, чтобы поцеловать меня так, что ноги откажутся мне служить.
Я еще крепче обвила руками его шею.
– Бис, – пробормотала я.
И он повторил выступление.
Проверка звука прошла хорошо, репетиция хора – просто прекрасно, а зал выглядел совершенно великолепно со стоявшей на краю сцены рождественской елкой, сверкающей холодно-белыми огнями. Так почему же я никак не могла стряхнуть навязчивое дурное предчувствие, словно туча нависавшее надо мной? Мысленно я несколько раз прошлась по списку вероятных неприятностей и провалов, которые могли произойти в этот вечер. И все же, когда первые зрители начали заполнять зал, мое беспокойство стало нарастать с каждой секундой. Я заглянула в щелку двери артистического фойе и внимательно осмотрела зал. Дэвид опаздывал, и я изо всех сил пыталась не раздражаться по этому поводу. Еще оставалось время, но он успевал уже только к самому началу. Хотя концерт был заявлен как «полуночный», он начинался в одиннадцать вечера, и я подумала: а вдруг ребята уговорили его зайти в паб и он каким-то образом потерял чувство времени?
Я вытащила из сумочки телефон и проверила – в который раз, – нет ли сообщения. На мгновение я замешкалась, пытаясь прикинуть, есть ли у меня время позвонить ему до выхода на сцену, но, прежде чем я на что-то решилась, ко мне поспешил один из хористов с вопросом о сольной партии, потом в меня вцепилась перепуганная перкуссионистка, которая нигде не могла найти бубенчики, и не успела я оглянуться, как времени осталось только на то, чтобы взять трубу и приготовиться церемониальным маршем вывести оркестрантов из артистического фойе. Мне удалось лишь отправить коротенькое сообщение, прежде чем я положила телефон в пустой футляр для трубы.
– Нам на выход, – сказал саксофонист, слушавший у двери, как нас представляют.