Наша прекрасная страшная жизнь. Рассказы

«В киевской ЧК пытаемого привязывали к столбу, потом к нему привязывали одним концом железную трубу. В неё запускали крысу и поджигали в трубе паклю. Крыса вгрызалась в тело пытаемого. В Воронеже арестованных сажали голыми в бочку, сплошь утыканную гвоздями. Священникам натягивали на голову венец из колючей проволоки. А в Полтаве всех священников сажали на кол…»

– Перестань, Виктор! – пискнула Лидия Семёновна, – Да не может такого быть! Ну-ка, дай: в нашем журнале такого не могут написать.

Она схватила журнал, достала из кармана халата очки, вооружила глаза, вгляделась в строчки, забормотала:

«…в Одессе офицеров привязывали цепями к доскам… так… медленно вдвигали в топку… так… и жарили… Других разрывали пополам лебёдками…»

– Какой ужас! Я не могу, не могу… На!

Лидия Семёновна отшвырнула журнал, сняла очки, начала машинально протирать их платочком.

– А, чего только не пишут, – вернулась Марина в своё скептически раздражённое состояние духа. – Всему верить – с ума сойдёшь.

Она с ожесточением принялась драить кастрюлю. Виктор между тем допил чашку, снова наполнил, положил варенье в чай, размешал, отхлебнул с причмоком, отыскал место, на котором прервалось чтение:

«Среди одесских палачей был Джонстон. Он сдирал кожу с живого человека, перед казнью отрезал жертве конечности. С Джонстоном могла конкурировать в Одессе молодая девушка-палач Вера Гребеннюкова (Лора). Она вырывала волосы, отрубала руки-ноги, отрезала уши… В Таганроге на металлургическом заводе красногвардейцы бросили в печь около пятидесяти юнкеров и офицеров, предварительно связав их по рукам и ногам в полусогнутом положении…»

– Помните, Лидия Семёновна, как вы рыдали на фильме о Лазо, когда его японцы в топку паровоза запихивали? А если б вот про это кино снять, а?

И, забыв хлебнуть, продолжил:

«В Екатеринодаре рубили раненых топорами, выкалывали им глаза, отрубали головы. В Благовещенске были найдены офицеры с иглами под ногтями, с вырванными глазами, с вбитыми в плечи на месте погон гвоздями. В Уссурийском крае в 1918 году были найдены трупы чешских солдат. У них отрезаны половые органы, вскрыты черепа, изрублены лица, вырваны глаза, отрезаны языки. Двадцать пять священников были расстреляны в Перми, а епископ Андроник заживо зарыт в землю…»

Виктор захлопнул журнал, бросил на холодильник, зло высказался в сторону тёщи:

– А вы говорите – Иван Грозный! А вы говорите – тридцать седьмой год!

Нега и комфорт пятницкого вечера улетучились. Остро захотелось скандала, ругани. Виктор со злорадной радостью тирана уже глянул было на жену и тёщу, но в самый последний миг обуздал себя, взял в руки – два курортных дня дороже. Он высвободил из-под обеденного столика затёкшие ноги, вытянулих через всю кухню, расслабился.

– Л-л-ладненько… Чего там местная «Правда» опять врёт?

Он взял областную газету, перечеркнул крест-накрест взглядом первую страницу, вторую, третью. На четвёртой споткнулся.

– Ага… Так, так, так… Вот: «Совершили побег два особо опасных преступника…» Ничего себе! «Убили охранника, милиционера. Вооружены пистолетом и автоматом…»

– Никуда я завтра не поеду, – решительно отрезала Марина, – Ни по какие грибы! Мне что, жить надоело? Там по лесу эти бандюги с автоматами разгуливают, а я поеду…

– Ну, во-первых, автомат у них всего один, – как можно жёстче прервал Виктор, – Во-вторых, чего им в лесу делать? Не май месяц. А в-третьих, по грибы мы поедем в любом случае – даже если весь концлагерь у них разбежится.