Наша прекрасная страшная жизнь. Рассказы

Виктор поколебался, пораздумывал, но всё же – на всякий случай – как бы ненароком притиснулся к боку Марины, скользнул ладонью по её бедру. Марина нервно дёрнулась, демонстративно выставила спину, свернулась калачиком.

«Ну и ладненько, – успокоился Виктор, – надо выспаться…»

Он тоже отвернулся, поджал оголившиеся ноги под одеяло и поплыл-закачался на первых волнах сонного беспамятства. Последняя мысль: «Будильник завёл? Завёл…» – померцала и канула в тьму.

Спину приятно нежило-грело тело жены. Хорошо! Правда, острые её позвонки несколько нарушали комфорт, ну да ладно…

2

Погода, против ожидания и подлых заверений телека, подкачала. Серая набухшая масса дождя-сеянки заполнила лес до отказа. Сырость, слякоть, мзга – хоть плачь.

Но вот сверху, с невообразимо дальней высоты прорезались широкие кроваво-багряные лучи, в один момент разметали, иссушили набрякшие тучи и оставили в лесу только рыхлый, почти совсем прозрачный туман. Однако ж, уютнее не стало…

Виктор вдруг обратил внимание: в лесу – поразительно тихо. Обыкновенно какие-нибудь птахи тренькают, на худой конец – вороны галдят. А тут – обморочная тишина, звенящая. Даже верхушки деревьев застыли, онемели, не шелестят.

Марина, по привычке, отстаёт, растворяется за кустами.

– Марина, чёрт тебя дери! Сказано – не отставай!

Жена с испуганным выражением на лице подбегает, прижимается к мужу, испуганно смотрит по сторонам.

– Рядом иди! – приказывает строго Виктор и слышит, как гулко, странно разносится голос его в пустом притихшем лесу.

«Какие тут, к чёрту, грибы!» – злится он и упрямо шагает вперёд. Противный – цепкий и плотный – кустарник досаждает до бешенства.

Но вот они выбираются на хорошее место: высоченные сосны и осины стоят редко, кустов и травы почти нет. На хвойно-лиственной подстилке там и сям торчат заманчивые бугорки, а кое-где грибные шляпки прямо-таки высовываются, выглядывают на свободу. Вот это да – белые, подосиновики, волнушки, маслята… Хоть косой коси!

Виктор, забыв все тревоги и страхи, бросается от одного гриба к другому, режет подряд, восклицая:

– Говорил ведь, говорил – на всю зиму припасём!

Корзина полнится прямо на глазах.

– Стоп, – приказывает сам себе Виктор. – Чего это я? Надо же только белые брать, отборные.

Он без сожаления вываливает почти полную корзину, выбирает из кучи красавцы боровики, выпрямляется, с наслаждением выгибает уставшую спину…

И вдруг видит: невдалеке – ну, метров тридцать-сорок, не больше —мимо него мчится меж деревьями кабан.

Матёрый секач, клыки громадные – на бегу поворачивает тяжёлую голову и злыми глазками убийцы зыркает на Виктора, несётся дальше: туп! туп! туп!.. Так и чудится – земля дрожит.

Виктор приваливается плечом к сосне – ноги подламываются. Чёрт-те что! Столько лет в лес ходит, всегда мечтал хотя бы издали кабанов увидеть, но вот такого дикого и так близко… У Виктора озноб по коже пробегает – какой же жуткий, какой многозначительный взгляд у зверя.

И в этот миг снова раздаётся дробный топ. Виктор вздрагивает, со страхом вглядывается: вслед за первым секачом мчится второй. Этот – поменьше, но жилист, также могуч и весь какой-то тёмный, почти чёрный. Он нагло, с усмешкой буравит человека зрачками и бьёт копытами дальше, за вожаком.

Виктор переводит дух.

И тут до него наконец доходит: бегут звери не по прямой, не мимо, а по кругу. Они огибают его, обегают и теперь находятся уже где-то за спиной. Там, где Марина!

Виктор вертит головой – жены рядом нет. Он, забыв про корзину, бросается сквозь лес, летит сломя голову гигантскими прыжками и уже через минуту слышит смертный крик Марины. Этот крик-вопль раскалённой иглой впивается Виктору в сердце, парализует его. Виктор запинается, падает на четвереньки, крадучись ползёт ещё несколько метров. Раздвигает кусты руками и отшатывается…

На небольшой поляне уничтожают его жену. Марина, совершенно голая, вся в ссадинах и кровоподтёках, распята на толстом стволе поверженного дуба. Она ещё жива. Двое – один коренастый, приземистый, с квадратным щетинистым затылком; второй чернявый, высокий, худой – копошатся над ней. Виктор с ужасом догадывается – убийцы только что изнархатили его жену, глумливо, садистски изнасиловали и теперь, наслаждаясь, добивают. Коренастый, рыча от удовольствия, медленно режет тело Марины ножом, рисует на животе кровавые узоры. Чернявый, похрюкивая, сплющивает пальцы на её руках щипцами, вглядывается в её глаза. Из распахнутого рта Марины вырывается уже не крик, а какой-то дикий предсмертный хрип…

«Что же я? Что же это я? Ведь у меня – топор…»

Виктор пытается заставить себя вскочить, но вязкое оцепенение приклеивает его к сырой земле. И дело, он осознает, не в автомате за спиной коренастого и пистолете, торчащем из-за пояса вертлявого, дело в другом…

Виктор не выдерживает и, зарыдав от бессилия, бьёт кулаком по земле. И тут же, захлебнувшись, испуганно захлопывает рот. Но – поздно. Эти двое, резко развернувшись, прицельно упираются зрачками прямо в него. Особенно невыносим взгляд приземистого.