Наша старая добрая фантастика. Цена бессмертия

Ну, а остальное вы, наверное, знаете лучше меня. Сразу же на Нектаре я едва не попал под смертельный поток радиации. Компьютер Нектара подкараулил меня одного, дал команду — и экранные задвижки начали открываться. Меня спасло то, что в польдер прорвались люди. Я решил быть осторожнее, и на Тетисе местный компьютер, как бы примериваясь, только попугал меня ракетами, сходящими с курса. А может, это было просто совпадение и в работе вычислителя действительно имелись неполадки? Я этого так и не узнал. Зато на Мирре эксперимент проявился в полную силу. Взрыв, происшедший там, — это пока лучшее, что предпринял против меня МИНИКС. Я чувствовал, что петля затягивается. Сюда, на Амброзию, я прибыл, ощущая себя смертником, которого уже вывели на эшафот. Сегодня, когда стены задвигались и отовсюду полезла эта белая гадость, я решил, что наступает последний этап моей борьбы с компьютером. Да, он предугадал почти все мои действия и в конце концов загнал сюда, в кессон. Я, может, и успел бы выйти на поверхность... а может, и нет. Тут появились вы, комиссар. Так что развязка откладывается. А жаль. Я устал от этой изнурительной игры и надеялся, что сегодня все решится. Зачем вы вмешались? Компьютеру не нужны два человека, ему нужен я один. Но вы здесь, значит, ответа не будет...

— Вы ошибаетесь, — сказал я. — Меня нет.

Что-то разладилось в системе обогрева или это компьютер решил нас заморозить, но в кессоне становилось все холоднее. Прошел уже час, как мы были заперты в тесной камере. Вычислительный комплекс «Логос-дейта» глядел на нас объективами, скрытыми в стенах, и, видимо, решал, что с нами делать.

После того, что я сказал, Пахарь медленно поднялся и уставился на меня. В углах его рта запеклась кровь. Я при этом почему-то вспомнил, как недавно на Мидасе отдал свой носовой платок красивой девушке Лоле Рейн.

— Вы говорите... вас нет? — сказал Пахарь. — Как это понимать?

— Очень просто. Данные обо мне изъяты из памяти компьютера. Он не знает даже, кто я или что. Как Человек я для него не существую.

— Но ведь это значит...

Пахарь обвел глазами камеру. Какая-то мучительная мысль рождалась в его взгляде, и я вдруг ее понял.

— Это значит... — осторожно продолжил я, — что вы здесь... один?

Он в отчаянии повернулся ко мне.

— Да!.. Раз для компьютера вы не существуете, я здесь один... Один!.. Но почему тогда ничего не происходит? Почему он не борется со мной?!! — его голос сорвался на крик.

Нетрудно было представить, что переживал сейчас этот человек, столько времени считавший себя жертвой компьютера. Между тем вот уже час он находился здесь как бы один, в полной власти компьютера, но программа эксперимента, на которую он убил столько сил, не работала. Ничего угрожающего не происходило! И я понимал, о чем он думает. Он мучительно боялся поверить, что две бесспорные катастрофы, в которые он попал на Нектаре и Мирре, — всего лишь естественные случайности, которых в Поясе полно. Здесь, на Амброзии, он уже час назад мог быть мертвым, но был живым. Поскольку компьютеры не знают милосердия, вновь напрашивалось ужасное подозрение: никакого научного открытия не существует, никакой программы «Истина—любовь—смерть» не было и нет, компьютер равнодушен к тому, кого должен был преследовать, а неприятности, которые произошли ранее, просто жестокие совпадения или же игра нервов. Все стремительно переворачивалось вверх дном. Благородная драма идей, драма интеллекта и человеческой жизни грозила обернуться пустейшим, надуманным фарсом, трагический пафос — жиденьким смешком...

Я посмотрел на Пахаря. Он отвел глаза, и мне показалось, что маска отчаяния на его лице сменяется жгучим стыдом. Наверное, он чувствовал себя школьником, которого строгий учитель вернул с высот пылкого воображения к унылой реальности урока.

— Значит, что же... — краска медленно заливала лицо Пахаря. — Я — просто сумасшедший?.. Ничего нет?!!

Я неловко молчал, не зная, что сказать. Минута прошла в напряженной тишине. Я вдруг почувствовал, что хочу есть. И тут заметил... заметил такое, отчего вся моя душа сжалась в тугой комок и застыла где-то под ребрами. Я протянул руку и положил ее Пахарю на плечо. Слова почему-то с трудом выходили из горла:

— Вы... вы талантливый ученый и хороший человек... Хотя и экстремист. Программа работает. Компьютер охотится за вами.

Он повернул ко мне безжизненное лицо:

— Откуда вы знаете?

— Взгляните.

Вот что я заметил: стена с дверью, которую не удалось открыть, медленно, сантиметр за сантиметром, надвигалась на нас. Это была явная, наглядная, бесспорная смерть — та, что и требовалась по эксперименту. Некоторое время мы молча смотрели на нее. Пожалуй, никогда еще я не чувствовал себя таким ничтожным. Две букашки в медленно сжимающейся руке бога...

Вдруг этот страдалец за человечество с самым безумным видом схватил меня за рукав:

— А вы... как же вы... здесь?! За что?!

Но с меня уже было довольно всяческих драм.