Наша Светлость

   Кайя поднимает меня и прижимает к себе, не позволяя обернуться. В воздухе чем-то пахнет, не зимним совсем, и я не сразу понимаю, что это - кровь.

   - Казнь состоялась, - тихо говорит доктор Макдаффин.

   - Мне только интересно, кого казнили... - под ногами Кормака скрипит снег.

   - Если вы прикоснетесь к моей жене, - это Урфин, мне надо смотреть, чтобы понять, насколько он взбешен, - я вызову вас на дуэль. За оскорбление ее чести и достоинства. Вы ведь еще носите рыцарское звание? А когда откажетесь, объявлю трусом...

   - Детские игры.

   Но Кормак отступает. Его оружие - слова.

   - Ваша Светлость утверждают, что эта женщина является Тиссой Дохерти?

   Меня отпускают, позволив обернуться. Я вижу Урфина, который держит на руках что-то черное и большое, мой разум отказывается воспринимать детали.

   - У меня нет оснований не верить ее супругу. Его свидетельства достаточно для опознания. Но если вас это не устраивает, то моя жена готова сказать свое слово.

   ...извини, но...

   ...я понимаю.

   - Тогда леди следует взглянуть поближе, - Кормак предельно любезен. И разве откажешь в этой просьбе? Нашу Светлость не стошнит. У нее хватит духу подойти к плахе, на которой стоит голова. И заглянуть в изуродованное болезнью, распухшее лицо.

   Я смотрю долго, кажется, вечность.

   И помню это лицо. Видела вчера. И позавчера...

   - Это Тисса...

   - Вы лжете, - констатирует факт Кормак. И я вскипаю. Но это холодная дикая злость, которая позволяет смотреть ему в глаза и улыбаться.

   - На каком основании вы обвиняете меня во лжи? Мне просто интересно, насколько далеко зашла ваша болезнь, лорд-канцлер.

   - Какая болезнь?

   - Вы постоянно всех в чем-то подозреваете. Меня. Урфина. Лорда Хендриксона. Ваших же людей, которые сторожили Тиссу. Их было столько, что у меня до сих пор в глазах красно.

   ...от крови на снегу.

   - Кому из них вы не верите? Всем? Вы хотя бы собственному отражению в зеркале доверяете? Или уже подозреваете и его?

   ...Иза, он тебя ненавидит.

   Чтобы это понять, не нужно быть эмпатом.

   Но сейчас его ненависть меня радует. Она вполне взаимна. Я хочу, чтобы этот человек издох и желательно мучительной смертью.

   Надеюсь, мое желание когда-нибудь сбудется.

Глава 33. Далекие берега

   - Ты и в правду за меня испугался.

   - Конечно испугался.

   - Значит, ты меня любишь.

   Об особенностях женского и мужского мировосприятия.

   За прошедшие пару дней жизнь не то, чтобы наладилась, скорее пришла в некое странное равновесие, которое Меррон не хотела нарушать.

   Утро. Пробуждение.

   Одиночество и пустая кровать: Сержант всегда умудрялся сбегать до рассвета. И возвращался глубоко заполночь. Меррон в первый вечер поинтересовалась, где он был, просто потому, что было бы невежливо не поинтересоваться. Ну и любопытно, конечно.

   А он так глянул, что все вопросы сами собой исчезли.

   Какая разница, в самом-то деле?

   Уходит. Приходит. Молчит. Капустный сок пить не заставляет и уже хорошо.

   И док опять же есть. Он совсем другой, чем в зале суда. Добрый. Мягкий. Где-то стеснительный, и серьезный во всем, что касается медицины. Умный очень. Въедливый. Док полдня потратил, дотошно выспрашивая, какие книги Меррон читала и что делала сама, и что видела, и вообще, что она умеет. А выяснилось - совсем ничего.

   И знает мало. Кусками какими-то.

   Нет, док ничего такого не сказал - он же добрый - но Меррон сама поняла, когда не сумела ответить на половину его вопросов. А он не стал прогонять, хотя она ждала, что на дверь укажут, но повел Меррон в мертвецкую. Только уточнил:

   - Вам ведь не доводилось проводить вскрытия?

   Не доводилось. Меррон и мертвецов-то всего пару раз в жизни видела да и то издали. Она очень боялась упасть в обморок или сделать еще какую-нибудь глупость, за которую потом станет невыносимо стыдно. Меррон не дура, понимает, что мертвецкая и вскрытие, то, которое ей надо собственноручно провести, - это своего рода испытание.

   Выдержала. Прикасаться к телу - мужчина средних лет и неприятной наружности - было... интересно. Док подсказывал, что делать. И выдал кожаный фартук, инструменты поразительной красоты, а еще велел вымыть руки едким раствором, от которого кожа стала сухой.

   - И что скажете?

   Он наблюдал за тем, как Меррон осматривает мертвеца - внимательно, боясь пропустить какую-нибудь особо важную мелочь.

   Меррон отметила рыхлость кожи. Крупные поры на носу. Лопнувшие сосуды. И желтоватый налет на языке, являвшийся верным признаком избыточного разлития желчи. При жизни человек много пил и потреблял жирную пищу. Плохие зубы какого-то рыжего оттенка и жесткие подушечки пальцев выдавали в нем любителя табака...

   Доктор кивал, а потом подсказал:

   - Первый надрез делаете от грудины до паха. Прямую линию...

   Сам же и наметил. Меррон только и надо было, по намеченной линии скальпелем провести. А выяснилось, что руки дрожат, инструмент не так остер, как кажется с виду, а кожа мертвеца плотна, что подошва.И разрез получился неровным.