Наша внутренняя обезьяна. Двойственная природа человека

Что бы мы ни думали о какой-либо политической системе, если она не справляется с тем, чтобы улучшать физическое здоровье и благополучие своих граждан, значит, в ней есть проблемы. И так же, как коммунистический проект рухнул из-за несоответствия между идеологией и человеческим поведением, неограниченный капитализм может оказаться нежизнеспособным и вредным, поскольку он утверждает материальное благополучие немногих в ущерб всем остальным. В этом он идет вразрез с долгой эволюционной историей эгалитаризма, который, в свою очередь, связан с нашей природной склонностью к сотрудничеству. Эксперименты над приматами показывают, как разваливается кооперация, если ее плоды не делятся между всеми участниками, и, скорее всего, по тому же принципу строится человеческое поведение.

Таким образом, в книге природы есть страницы, которые порадуют и либералов, и консерваторов, и тех, кто полагает, что мы все в одной лодке, и тех, кто верует в стремление к собственной выгоде. Когда Маргарет Тэтчер заявила, что такой вещи, как общество, не существует, она явно описывала не тех в высшей степени социальных приматов, которыми мы являемся. А когда Петр Кропоткин, русский князь, революционер-анархист, географ и геоморфолог (1842–1921), полагал, что борьба за существование может привести только ко все большей кооперации, он закрывал глаза на свободную конкуренцию и ее стимулирующие эффекты. И теперь перед нами стоит сложная задача – найти верный баланс между этими двумя сторонами.

Вероятно, человеческие общества более эффективны, если по своему устройству максимально приближены к небольшим сообществам наших предков. Мы совершенно точно развивались не для того, чтобы жить в городах с миллионным населением, где повсюду натыкаешься на незнакомцев: они угрожают нам на темных улицах, мы сидим рядом с ними в автобусах, показываем им средний палец в дорожных пробках. Подобно бонобо с их сплоченными сообществами, наши предки жили в окружении людей, которых знали и с которыми взаимодействовали каждый день. Примечательно, что современные общества действительно упорядочены, продуктивны и относительно безопасны. Но градостроителям стоило бы поработать над тем, чтобы приблизить жителей городов к общинной жизни прошлого, где любой знал, как зовут каждого ребенка и где тот живет.

Термин «социальный капитал» отсылает нас к общественной безопасности и ощущению защищенности, порождаемому привычной окружающей обстановкой и тесными социальными взаимосвязями. Старые кварталы в таких городах, как Чикаго, Нью-Йорк, Лондон и Париж, производят социальный капитал, но только потому, что и были созданы таким образом, чтобы люди жили, работали, ходили в магазины и в школу. В результате люди знакомятся и у них появляются общие ценности. Молодая женщина, идущая вечером домой, будет находиться в окружении местных жителей, заинтересованных в безопасности на улицах, и может чувствовать себя защищенной. Она находится под негласным наблюдением бдительных соседей. Современная тенденция на пространственное разделение мест, где человек может удовлетворять свои разнообразные потребности, разрушает эту традицию, заставляя нас жить в одном месте, ходить в магазин – в другом, а работать – в третьем. Это катастрофа для развития сообществ, не говоря уж о том, сколько времени и топлива тратится на перемещение всех этих людей и какой стресс это вызывает.

По словам Эдварда Уилсона, биология держит нас «на поводке» и лишь в ограниченной степени позволяет нам отклониться от того, кто мы есть. Мы можем строить свою жизнь как нам угодно, но будем ли мы процветать, зависит от того, насколько хорошо такая жизнь будет соответствовать человеческим предрасположенностям.

Я столкнулся с ярким примером этого, когда пил чай вместе с одной молодой парой во время визита в израильский кибуц в 1990-е гг. Они оба воспитывались в соседних кибуцах, когда детей еще разлучали с родителями, чтобы те росли вместе с другими детьми в интернате. Супруги объяснили, что теперь от этой практики отказались и родителям позволено забирать детей домой после школы и оставлять на ночь. Они сказали, что это изменение принесло им большое облегчение, потому что «просто кажется правильным», когда дети живут вместе с родителями.

Это так очевидно! В кибуцах нащупали предел поводка. Я не решаюсь предсказывать, что мы, люди, можем и не можем делать, но связь между матерью и ребенком должна была бы казаться священной и неприкосновенной, поскольку лежит в основе всей биологии млекопитающих. Мы натыкаемся на те же самые пределы, когда решаем, какое общество строить и как добиваться признания прав человека по всему миру. Мы связаны человеческой психологией, формировавшейся на протяжении миллионов лет жизни в небольших сообществах, и нам нужно каким-то образом структурировать мир вокруг себя с учетом этой психологии. Если бы нам удалось воспринимать людей на всех континентах как «своих», вовлекая их в наш круг взаимопомощи и эмпатии, тогда мы бы строили жизнь, опираясь на свою природу, а не идя против нее.