Наша внутренняя обезьяна. Двойственная природа человека

В 2004 г. израильский министр юстиции Йосеф Лапид вызвал политический скандал, выразив сочувствие противнику. Он раскритиковал планы армии Израиля смести с лица земли тысячи палестинских домов в зоне вдоль границы с Египтом. Его задели за живое кадры в вечерних новостях: «Когда я увидел по телевизору кадры, где старуха на четвереньках ползает по руинам своего дома, ища под плитками пола свои лекарства, я подумал: „Что бы я сказал, если бы это была моя бабушка?“» Бабушка Лапида стала жертвой холокоста. Однако сторонникам жестких государственных решений, разумеется, не понравились подобные умонастроения, и они изо всех сил старались от них отмежеваться. Этот инцидент показывает, как простая человеческая эмоция может расширить чье-то представление о группе «своих». Лапид внезапно осознал, что палестинцы тоже являются частью его круга внимания и заботы. Эмпатия – единственное оружие в человеческом арсенале, способное избавить нас от проклятия ксенофобии.

Но эмпатия вещь хрупкая. У наших ближайших родственников она включается в результате событий, происходящих внутри их сообщества, когда, например, в беду попадает детеныш, но так же легко выключается в отношении чужаков или представителей других видов, в частности тех, которые служат им добычей. То, как шимпанзе разбивает череп живой мартышки, колотя ее о дерево, чтобы добраться до мозга, вряд ли может служить рекламой эмпатии у человекообразных обезьян. Бонобо менее жестоки, но в их случае эмпатии тоже приходится проходить через несколько фильтров, прежде чем она получит свое выражение. Зачастую эти фильтры ее останавливают, потому что ни одна человекообразная обезьяна не может себе позволить все время ощущать жалость ко всем живым существам. То же верно и для людей. То, как мы запрограммированы эволюцией, затрудняет идентификацию с чужаками. Мы устроены так, чтобы ненавидеть своих врагов, игнорировать потребности людей, которых мы едва знаем, и не доверять всем, кто не похож на нас. Даже если внутри своих сообществ мы по большей части склонны к сотрудничеству, то по отношению к незнакомцам мы, подобно другим животным, ведем себя совершенно иначе.

Такой подход был в афористичной форме изложен Уинстоном Черчиллем задолго до того, как он заработал репутацию выдающегося военного и политического деятеля. Он написал: «История человеческого рода – это война. Если не считать периодов недолгого и неспокойного затишья, мира на земле не было никогда; бесконечная кровавая распря царила повсюду еще до начала времен». Как мы уже видели, это грубое преувеличение. Никто не отрицает нашего воинственного потенциала, но Черчилль определенно неправильно оценил продолжительность мирных периодов. Современные охотники-собиратели большую часть времени сосуществуют мирно. Вероятно, это даже в большей степени относилось к нашим предкам, жившим на планете, где имелось много свободного пространства и необходимость конкурировать друг с другом была относительно невысока. Наверняка между группами на протяжении долгого времени царила гармония, прерываемая лишь краткими периодами конфликтов.

Даже при том, что обстоятельства изменились – отчего сохранять мир стало гораздо труднее, чем в прежние времена, – возвращение к образу мыслей, способствовавшему взаимовыгодным межгрупповым взаимодействиям, возможно, не столь уж невероятно, как может показаться любителям подчеркивать нашу воинственную сторону. В конце концов, у нас имеется по меньшей мере столь же долгая история мирных отношений с другими группами, как и вражды с ними. В нас присутствуют обе стороны: сторона шимпанзе, мешающая устанавливать дружественные отношения между группами, и сторона бонобо, допускающая сексуальные отношения и груминг за пределами своих границ.

Какая из внутренних обезьян?

Когда Хелену Бонэм-Картер спросили в одном интервью, как она готовилась к роли Ари в фильме «Планета обезьян», она сказала, что просто вошла в контакт со своей внутренней обезьяной. Она и другие актеры отправились в так называемую обезьянью академию, чтобы научиться присущим этим животным позам и движениям, но, хотя маленькая и хрупкая Бонэм-Картер и играла роль шимпанзе, полагаю, что внутри себя она нашла чуткую и чувственную бонобо.

Контраст между этими двумя видами человекообразных обезьян напоминает мне проводимое психологами различие между личностями УИ и СИ. УИ означает «усиливающий иерархию» (HE, Hierarchy-Enhancing), то есть верящий в закон и порядок, а также жесткие меры, чтобы удерживать всех на своих местах. А СИ значит «смягчающий иерархию» (HA, Hierarchy-Attenuating) – это тот, кто стремится уравнять правила игры. Вопрос не в том, какая тенденция более желательна, потому что только вместе они создают человеческое общество, каким мы его знаем. В наших обществах оба типа уравновешены, и есть институты, предназначенные для того, чтобы поддерживать иерархию (например, система уголовного правосудия) или смягчать ее (например, движения за гражданские права или организации, заботящиеся о бедных).