Наша восемнадцатая осень

– В ближнем бою РГД применяется без осколочной рубашки, – сказал военрук и снял с корпуса гранаты цилиндрический чехол, насеченный мелкими ромбами. – А теперь внимание! Поворотом рукоятки влево я ставлю гранату на боевой взвод. Вот в этом окошечке появляется красный сигнал. Граната готова к бою. Вы можете спустить ударник, разбивающий капсюль, или быстро оттянув и опустив назад рукоятку, или сильно тряхнув гранату во время замаха. Хорошо натренированная рука чувствует щелчок ударника по капсюлю. В этот момент нужно бросать, потому что через четыре с половиной секунды – взрыв. Отойдите назад. Смотрите.

Военрук отбросил оборонительный чехол в сторону, свернул рукоятку влево и, подняв РГД на уровень лица, показал нам красную метку, появившуюся в окошечке рукоятки. Потом, сделав быстрый шаг вперед, он широко замахнулся и швырнул гранату в учебный окопчик, защищенный невысоким бруствером.

Взрыв показался нам каким-то неестественным, бутафорским. В окопчике глухо треснуло, над бруствером поднялся невысокий султан из песка и рыжеватого дыма, и все мгновенно рассеялось,

В кино это выглядело куда эффектнее. Там гранаты взрывались, как артиллерийские снаряды, поднимая чудовищные столбы земли и пыли, и грохот был, как горный обвал. А здесь настоящая боевая – и один только пшик…

– Это все? – спросил Лева Перелыгин, саркастически улыбаясь. – Несолидно как-то…

– А ты чего ждал? – обернулся к нему военрук. – Без оборонительного чехла она может поразить живую силу противника на расстоянии десяти – пятнадцати метров. Ну а с оборонительным действует метров на сто. То есть осколки на этом расстоянии сохраняют убойную силу, Он вынул из подсумка еще одну гранату и капсюль-детонатор, похожий на длинный медный наконечник для карандаша, и посмотрел на нас.

– Кто смелый? Кто хочет попробовать?

На мгновенье мы растерялись. Мы просто не поверили в такую возможность, Нам показалось, что военрук шутит, Ведь даже винтовки, с которыми мы занимались, были с высверленными патронниками и со срезанными бойками. Только на стрельбы нам давали нормальное оружие, А тут предлагают бросить настоящую боевую гранату!

И пока ты сообразили, что это не шутка, к гранате протянулась рука,

– Давайте! – сказал Витя Монастырский.

Точно по инструкции он вставил капсюль в гнездо корпуса, свернул рукоятку влево, потом дернул ее на себя и взглянул на военрука, точно ища у него одобрения,

– Рубашку! Рубашку забыл! – крикнул кто-то.

– Руб… – начал было военрук и замер, завороженно глядя на гранату, которую спокойно держал в руке Витя, Потом вдруг бросился вперед, схватил Монастыря за плечи и попытался притянуть его к себе. Ничего не понимающий Монастырь отшатнулся от военрука, и в глазах у него вспыхнуло недоумение.

– Бросай! Бросай, тебе говорят!… Взрыв!! – вскрикнул военрук, отскакивая в сторону, и тут до Вити наконец дошло. Он сделал короткий судорожный замах и бросил РГД в сторону окопчика.

Граната, кувыркаясь, взлетела вверх, как бы повисла над бруствером, и вдруг исчезла в ярко вспыхнувшем дымовом облаке. Что-то раскаленное, будто капли расплавленного свинца, обрызгало мне ноги, обожгло левую руку, рядом со мной кто-то охнул и опустился на землю,

И наступила тишина,

В сером, колеблющемся тумане плывут передо мной испуганные лица ребят, военрук с перекошенным ртом, как бы остановившимся в крике, Витя Монастырский, отставивший ногу, будто позирующий фотографу, изрытый индивидуальными ячейками полигон.

Затем все приходит в движение,

Ребята окружают военрука и Витю, разноголосо галдят.

– Что же ты ее сразу… с боевого взвода? – растерянно говорит военрук, – Еще секунда и… человек десять… и сам тоже… Деточка.

Резко обернувшись, он прыгающими, виноватыми глазами оглядывает ребят.

– Задело кого-нибудь?

Задетых оказалось шесть человек.

В поликлинике из моих ног и руки хирург вытащил четыре осколка, У самого Виктора оказалось одиннадцать ран. Сильнее всех пострадал Миша Усков. Ему пробило бедро левой ноги и глубоко вспороло на груди кожу.

На следующий день военного дела у нас не было. Не было его и на третий, и на четвертый день. Только через неделю в школу назначили нового военрука. Знакомясь с нами, он с любопытством разглядывал каждого. Потом, захлопнув классный журнал, сказал:

– Просто не верится. Один случай из тысячи… Она ведь была с оборонительным чехлом.

И опять меня охватывает дрожь, как тогда на выходе из военного городка, когда мы ступали по маленьким воронкам, выбитым пулями "хейнкелей" в сухой земле. Ведь я очень ясно видел, как одна раскаленная струя прочертила песчаную дорожку у самого крыльца штабного домика. Совсем рядом с Цыбенко. В каком-нибудь метре от него, А сержант как будто этого и не заметил…

Где-то впереди слышен заливистый собачий лай. Или мне это почудилось? Я напрягаю слух. Нет, я не ошибся. В темноте лают собаки. Теперь уже не одна, а несколько. Я чувствую горький запах кизячного дыма и горелого овечьего сала. Что это? Одинокий пастушеский кош или…