Наша жизнь с господином Гурджиевым

Мадам Островская, конечно же, приняла на себя всю заботу о нём. Мы с женой предложили разделить смены возле его кровати, и она приняла помощь. Я взял на себя ночную смену.

Во время этих первых нескольких ночей г-н Гурджиев лежал без движения, абсолютно спокойный и без всяких признаков сознания. В одну из смен я был очень усталым и, несмотря на все мои усилия бодрствовать, неожиданно погрузился в глубокий сон. Моя голова упала на грудную клетку, как это уже случилось однажды во время движений на лимонной аллее. Неожиданно я услышал голос – не физический голос, исходящий из уст г-на Гурджиева, но какой-то очень реальный голос внутри меня – который чётко сказал: «Держи голову прямо!» Я сразу же проснулся и больше не проваливался в сон.

С самого начала мы могли отличить, когда он на самом деле спит, а когда не спит, только лежит без движения и с закрытыми глазами. Мы могли сказать, что нужно делать, и что он хочет, потому что у нас было чувство, будто он помогает нам. Если он хотел пить, то делал очень слабое движение рукой, когда мы спрашивали его об этом; но если он пить не хотел, он отталкивал наши руки, иногда с силой, и отворачивал от нас голову.

В первые два дня он не мог пить, мы только смачивали его губы влажной тряпочкой. Он стал беспокойным, и французский доктор захотел сделать ему укол морфия, но г-н Гурджиев знаками показал, что не хочет этого, и мы все возразили доктору.

Через три или четыре дня доктора сказали, что угрозы для его жизни нет. Но они не могли сказать, сколько времени понадобится для того, чтобы его мозг вернулся в нормальное состояние. Они сказали, что должна быть полная тишина вокруг него, что ничто не должно его пробудить искусственно. Поэтому мы терпеливо ждали тот счастливый день, когда он придёт в себя.

На третий день, когда французский доктор менял повязки, он сказал мне держать руку г-на Гурджиева так, чтобы он не пытался инстинктивно её убрать. Я попыталась взять его за руку, но он сжал пальцы в кулак и не шевелил ими. Когда доктор сказал «До свидания», г-н Гурджиев склонил голову. Были и другие моменты, когда он говорил что-то, но это были только моменты, а потом он снова проваливался в сон.

Наконец, на шестой день он открыл глаза. Он позвал свою жену и спросил: «Где я?» Когда в комнату зашёл мой муж, г-н Гурджиев спросил: «Кто здесь?» Когда ему сказали, что это мой муж, он произнёс: «О, позвольте ему войти».

После того, как я поспал после ночного дежурства, я бросился в комнату г-на Гурджиева, чтобы посмотреть, как он, и к моей неожиданной радости, я снова увидел его прежнего, только что проснувшегося, его глаза лучились добротой. Я не мог сдержать себя от счастья…

Я не был нужен прямо сейчас, поэтому я пошёл в столовую позавтракать. После этого я вернулся в его комнату, и был поражён изменениями в лице г-на Гурджиева. Это было лицо ненормального человека. Его внимание привлекла картина Адама Стыки, изображающая арабов, молящихся в пустыне. Его жене пришлось несколько раз изобразить их ритуальные жесты, пока он не успокоился.