Наше пересечение

Оборачиваюсь, когда хлопает дверь и плечи сами по себе опускаются, когда встречаюсь с взглядом Диего, за ним следует Иви и Ноа, но что самое удивительное – Арчер, будь я проклята. Они успели подружиться и объединиться в виде команды поддержки и лиги справедливости? Если так, то мир перевернулся. Потому что совсем недавно Арчер вышел из квартиры с разбитой губой, а Диего прикладывал лёд к скуле. Мне наверняка мерещится или я окончательно перенервничала, лишившись здравого рассудка и зрения. Иви посылает мне короткую улыбку; она абсолютно точно взвинчена не меньше меня. Диего кивает и поднимает уголки губ, словно победа в войне с отцом уже в наших руках, в чём я уже не так уверена. Он шептал слова поддержки у уха, и мне хотелось верить. Лицо Арчера нейтрально. Оно не выражает ничего. Я знаю, он не давал показания против отца, но дал мне несчастный развод. В любом случае, он тут и это должно значить хоть что-то. Когда-то он говорил, что будет рядом и протянет руку помощи. Вероятно, моя подростковая любовь и бывший лже-муж помнит сказанное слишком давно. В своём прежнем придурковатом настроении пребывает только Ноа. Мой идиот-зять тайно показывает мне средний палец, ухмыляется и подмигивает. В ответ закатываю глаза, не понимая, как ему удаётся поднять моё мрачное настроение на несколько баллов выше. Он всегда останется тем, с кем я дерусь не на жизнь, а на смерть.

– Нервничаешь? – интересуется Генри, раскладывая документы на столе.

– Я не каждый день сужусь с родным отцом, – не могу реагировать иначе, ведь сарказм – это моя защитная реакция.

– Слишком заметно, Грейс, прекрати. Он пользуется твоей мягкостью.

– Кто?

– Твой отец. Ты уже проиграла в зрительном бою, а он ликует.

– Я чувствую подвох, как будто он что-то скрывает и сейчас готов вывернуть это наружу против меня.

– Даже если так, у нас преимущество.

– У него всегда что-то найдётся, я слишком хорошо его знаю.

– Ты кого-то убила? Торговала наркотиками? Обворовывала и мошенничала в особо крупных размерах?

– Эти проклятые документы с суммами на моё имя и с моей подписью! – разгневано шепчу я.

– Да, и мы урегулировали этот вопрос. Компании не имеют никаких претензий, они получили свои деньги назад, даже те, которые развалились.

– Он может прятать что-то ещё. Я чувствую это.

– А если это дешевый фарс? Если он хочет, чтобы ты так думала? Психологическое влияние. Если так, то у него прекрасно получается руководить тобой будучи за решеткой. Ты боишься его, а он пользуется.

– Как будто ты учился не на юриста, а на психолога.

– Это нормальное явление. Преступник влияет на жертву одним видом. Ты, как и все остальные, вспоминаешь и боишься.

– Я хочу, чтобы это закончилось.

– Закончится, позволь мне вести паровоз.

– Поверить не могу, что доверила тебе это дело, когда вокруг сотни опытных адвокатов.

Генри поднимает уголки губ и склоняет голову на бок, весело сверкая янтарными глазами.

– Что-то имеешь против моего возраста?

– Конечно, мы почти ровесники.

– Ты мне в дочери годишься.

– Получается, ты стал отцом в семь.

– Вполне мог, – кивает парень, поправляя запонки.

Одёргиваю рукава своего пиджака, и ёрзаю по поверхности неудобного стула. Как будто на нём неровности и торчат занозы, любезно втыкающиеся в мою задницу. Гребаный день сведёт меня в могилу ещё до того, как судья появится на пороге зала заседания. Меня раздражает спокойствие Диего, убивает решимость Генри, угнетает улыбка Иви. Среди них выделяется только Ноа, который беспечен, как ветер в поле. Господи, я бы с удовольствием подралась с ним сейчас, чтобы выпустить пар.

Постепенно зал начинает заполняться, а свободные стулья – сокращаться. В итоге, не остаётся ни одного, который похвастается своим одиночеством. Некоторых присутствующих я узнаю сразу. Они будут давать показания против отца, но среди них те, кого я вижу впервые, и данный факт настораживает. Возможно, кто-то из них выступит против меня, вколачивая гвозди в крышку гроба для меня. От той решительности, которая была когда-то, остаются жалкие щепки. Я перепугана до чёртиков.

Обращаю взгляд вниз, и обнаруживаю собственную ладонь на животе, поглаживающую его так, что он легко вотрется внутрь вместе с сыном. Я была твёрдо настроена в первую очередь ради него. Он не может родиться и жить в том аду, в котором крутилась я. Всё, что угодно, но не того, что досталось мне. Гореть мне в аду, если подниму на него руку, проявив характер отца. Я отчаянно не хочу быть на него похожа, но отдаю отчёт тому, что во мне больше от него, чем от матери. Меня пугает эта сторона, но даёт надежду та, где я перегибаю и ломаю подобные повадки. Я никогда не буду им, никогда не пойду по его стопам, – мои вечные повторения для самой себя.