— Сексуальная мечта?
Я опираюсь на локоть и тянусь, чтобы затащить ее обратно в постель, но меня отбрасывает, как садового комара.
— Нет, это было той ночью в Бразилии, — говорит она, как будто это очевидно. — Ты оставил меня на пляже и ушел со Сьюзи.
— Сюзанна?
Она усмехается, когда на ее лице появляется выражение чистого зла. Черт, это определенно было неправильно.
— Видишь?
Лили закатывает глаза и рывком открывает шторы в нашем номере с одной спальней в прибрежном отеле на Кипре, заливая комнату светом.
Не так я представлял себе наше первое утро в одной спальне. Мы должны были встать на кофе, чай, обслуживание номеров и заняться сексом с видом на океан,
Чем быстрее мы сможем покончить с абсурдом, который наколдовал ее разум, тем быстрее мы сможем вернуться к легким дням в Лондоне до плагиата.
— Хорошо, я извиняюсь за действия
— Я отравила твой напиток, затем запрыгнула на лист и поплыла в океан.
— Лист?
— Да, — прямо говорит Лили. Одно из ее бедер выскакивает в сторону. Черные пряди ее волос развеваются на влажном ветру.
Даже когда она злится на меня, она чертовски идеальна.
— Иди сюда,
Я поднимаю одеяло и отодвигаюсь, освобождая место для нее. — Я бы никогда так с тобой не поступил. Никогда не был мошенником и никогда им не буду.
Большое жюри, кажется, спорит в ее голове. Если она ляжет со мной в постель, это подтвердит, что она мне верит.
— Это казалось реальным, Нико, и через несколько недель ты вернешься к другим людям.
— Я не буду. Я не хочу никого другого, Лили, — обещаю я. — Что я могу сделать, чтобы убедить вас в этом? У меня в животе щекочет приступ разочарования. Я никогда не вел себя так, чтобы она потеряла доверие к моей приверженности ей.
Да, я раньше спал с кем попало, но и она тоже. Те времена кажутся такими же далекими, как список правил, которые мы составили.
В этом недоверии должно быть что-то большее.
Чары разочарования вырываются в гнев.
Если утешение — это то, что нужно Лили, я дам его ей. Терпение не может быть моей сильной стороной, но какой смысл торопить то, что я хочу провести смакуя остаток своей жизни?
— Доверие — это не та мышца, которую я часто тренирую.
Она вздыхает, садясь у изножья кровати вместо того места, которое я для нее выделил.
— Почему? Можешь сказать мне что случилось?
Знакомая мелодия звонка эхом разносится по комнате, вероятно, электронное письмо от новой команды юристов, с которой ее связал мой брат.
Лили немедленно покидает место и хватает свой телефон.
Проходит долгий вдох. Я смотрю, как она жует большой палец, как морщится лоб, как нервно постукивает ногой по полу.
— Профессор Миллер заработал более ста тысяч долларов на продажах за границей.
Лили швыряет телефон на кровать. Она ловит лицо руками, издавая разочарованный стон. Мое сердце стреляет в живот. — Все это лето было такой ошибкой. Если бы я была дома, я бы поняла это намного раньше.
Нет. Это неправильно.
Бросив одеяла, я бросаюсь к ней, защищая ее руками. — Не говори так, любовь моя. Если бы вы не участвовали в этой поездке, ты, возможно, так и не обнаружила бы, что этот придурок тебя обдирает.
— Верно, но я чувствую себя так нелепо. — Она вытирает слезу со щеки и валится на кровать. — Я даже не хотела этого, Нико. Я не хотела, чтобы Зои писала или что-то в этом роде. Теперь я должна решить, буду ли я бороться за то, что меня больше не волнует.
— Что ты имеешь в виду?
— Я готова покончить с этой частью моей жизни.
Лили смотрит на меня. Ее глаза полны отчаяния, и мучительная пытка от невозможности избавиться от боли возвращается.
— Никаких публичных заявлений о том, что Зои Мона принадлежит мне. В юридических документах это прописано громко и ясно. Мне пришлось бы использовать свое настоящее имя, чтобы подписать документы, навсегда связывающие личность со мной.
— Лили… — я убираю выбившуюся прядь волос. Она прислоняется мокрой щекой к моей ладони.
Слезы, борющиеся за то, чтобы остаться в ее глазах, отражают солнце, когда она смотрит на меня. — Я больше не знаю, какое место в моей жизни занимает писательство, потому что силы, которые заставляли меня писать все эти годы, изменились. Я знаю, что если я вернусь в университет и выпущусь до того, как устроюсь на настоящую работу, без такой неопределенности и хаоса, то все будет просто.
— Твое упрямство стареет. — Я держу ее холодные руки в своих. — Писать — это настоящая работа. Твой лучший друг знает. Лука знает. Я знаю. Все, кто имеет значение, поддерживают тебя и хотят, чтобы ты была счастлива, занимаясь любимым делом. Чего ты так боишься? Рискнуть.
Обвинений достаточно, чтобы заставить ее колени дрожать.