Наше жаркое лето

— Я не оставлю тебя в покое. Я заплачу тебе за две недели работы и дам звездную рекомендацию. При условии, что ты продлишь свою дневную смену до сегодняшнего вечера.

— Это отстой, знаешь ли.

Эвелин смотрит на меня, кривит губы в еще одну улыбку и молча направляется в свой запыленный кабинет в глубине бара.

— Вот ты где, — раздается знакомый голос у входа в «Мадемуазель». Я смотрю на часы, висящие над входом. Прошло восемь часов с тех пор, как я начала свою смену, и сегодня у меня не было ни одного посетителя.

— Нико? — спрашиваю я, не уверенная, что этот ужасный день вызывает галлюцинации.

Зачем еще будущий шурин моей лучшей подруги появился бы в моем баре?

В семь часов в среду вечером?

— Единственный и неповторимый.

Мальчишеская улыбка Нико сияет в тусклом свете бара, когда он неторопливо подходит ко мне.

Он выглядит так же, как когда я видела его пять месяцев назад: четкая, острая линия подбородка, ямочки на щеках и знакомые круглые, почти жидкие карие глаза с густыми темными ресницами.

Женщины часто описывают его как мечтательного, потрясающе красивого и неотразимого. Я была бы дурой, если бы не согласилась.

У братьев Наварро одинаковый прямой нос, пухлые губы с тяжелым низом и вьющиеся волосы каштанового цвета. В то время как старший брат Нико, Лука, является реинкарнацией римского воина с суровым взглядом, который может стереть с лица только мой лучший друг Эйвери, в чертах лица Нико нет и следа ворчливости. Вместо этого его рот сидит в постоянной зубастой улыбке.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я.

— О, привет, Нико. Я так рада видеть тебя после стольких лет. Я очень скучала по тебе. Поцелуй меня. — Его ухмылка сопровождает его дразнящий тон.

Слова "игривый" и "небрежный", должно быть, были приписаны ему при рождении, потому что за все время, что я его знаю, я не слышала в его голосе ни капли серьезности.

— Тебя не было? Кажется, я не заметила.

— Мое сердце. — Нико проводит ладонью по груди и симулирует заклинание коллапса. — Оно болит.

— Я уверена. — Я поднимаю на него брови, когда он садится на табурет.

На нем безразмерная черная футболка, открывающая беспорядочную коллекцию татуировок на его руках, и пара темно-серых джинсов на его мускулистом шестифутовом теле. У него такая желанная внешность, что трудно определить, только что ли он встал с постели или несколько часов суетился перед зеркалом.

Мы провели достаточно времени вместе, чтобы я поняла, что это первое. Его щедро природа наградила красотой.

— Как поживаешь, принцесса? — Он наклоняет голову вперед, и распущенные локоны падают ему на лоб.

От этого прозвища у меня по шее пробегает нервная дрожь.

Принцесса.

Я заработала его в первые выходные, которые мы провели в пляжном домике Луки и Эйвери в Монтауке. Несмотря на дразнящие намеки на то, что я требовательна к уходу, мне это вроде как нравится.

Нет ничего плохого в том, чтобы иметь стандарты.

Также нет абсолютно ничего плохого в том, чтобы упаковать две ночные сумки, наполненные средствами по уходу за кожей, для отдыха на выходных.

У девушки должны быть припасы на каждый час дня.

— Все хорошо. — Я изо всех сил стараюсь игнорировать надоедливое напоминание о том, что сегодня будет одна из моих последних ночей работы в «Мадемуазель». — Так в чем дело? В последний раз мы виделись на Новый год, верно? Ты засунул свой язык в горло какой-то профессиональной наезднице на быках.

— О да, Кэти. — Нико проводит пальцами по волосам, откидывая назад пряди, которые, кажется, предпочитают свое непослушное место на его лбу. — Она была дикой поездкой.

— Дай угадаю, ее любимая поза — обратная наездница?

Он испускает преувеличенный вздох. — За кого ты меня принимаешь? Джентльмен никогда не говорит так.

Нико усмехается, и звук отражается от сверкающих люстр, свисающих с потолка.

— Я просто скажу, что она может продержаться намного дольше восьми секунд.

— О боже, какой ты джентльмен. — Я наклоняюсь над барной стойкой. — Но главный вопрос в том, сможешь ли ты продержаться достаточно долго?

— Восемь секунд, восемь минут, восемь часов. Я не тороплюсь. — Он подмигивает мне одним из своих фирменных приемов, и я закатываю глаза.

— Заткнись, — ругаюсь я, пытаясь скрыть смех.

Я машинально протираю барную стойку, надеясь стряхнуть тлеющий огонь в животе от одного его присутствия.

Я все еще женщина с глазами, и ясно как день, что вокруг нас трещит неоспоримая химия, как фен, брошенный в полную ванну. Опасно, может быть, даже смертельно.

— Если я правильно помню Новый год, ди-джей и финансовый братан всю ночь дрались из-за тебя. Разве один из них не нанес удар?

— Леди никогда не рассказывает.

Нико опирается локтями на барную стойку и приближает свое лицо к моему. — Хотя бы скажи мне, кого ты выбрала?

Мои глаза округляются от озорства. — С чего ты взял, что мне пришлось выбирать?

— Ты — нечто другое.