Нашествие

– Ладно. В Булгар так в Булгар. Это же ненадолго? А то я по мальчишкам соскучилась страшно.

– Ты не поняла. Ты едешь не в Булгар, а в Добриш, домой.

Анастасия удивлённо спросила:

– Одна? В Добриш? Через леса, через болота? Чем же я заслужила, что ты так избавиться от меня хочешь? Уже пожалел, что из плена спас?

– Ну что ты, любимая. Князья тебе охрану выделили из рязанских дружинников, и Юрий, младший брат рязанского Ингваря, с тобой поедет, чтобы дорогой чего не случилось.

Анастасия вырвала свои ладони из мужниных, отступила на шаг. Сверкнула серой сталью глаз:

– Ты, Дмитрий Тимофеевич, с ума сошёл. Они же все заодно, что рязанские, что владимирские. Враги они, неужто непонятно?! Хочешь, чтобы прирезали меня по дороге, пока ты в Булгаре с дружками своими развлекаешься?

– Не развлекаюсь, а тружусь. Ради будущего всей Руси. Отобьёмся вместе от монголов, и тогда…

– Да плевать я хотела на всю Русь! Нет до неё дела. Нет ничего, а есть мой Добриш, моя семья, мои дети, мой муж. Или уже не мой?

– Ну что ты глупости несёшь?

– Никуда не поеду. Не верю им, душегубам. Тебе на меня плевать, оно понятно, а я не могу сыновей сиротами оставить.

Анастасия содрала повязку, вышитую жемчугом, швырнула в угол – звякнуло жалобно оторвавшееся височное кольцо, брызнули жемчужины, а следом за ними – нежданные слёзы.

Дмитрий растерянно поглядел на Хоря: тот подскочил, пошёл к княгине, заговорил успокаивающе:

– Настасья свет Тимофеевна, не сердись и не переживай, я с тобой в Добриш поскачу. Делать мне особо нечего, всё равно бывший друг Андрюха предал, на магистра своего поганого променял. Мне-то веришь? Поедем потихоньку, через зелёные луга, через тихие леса; буду тебе сказки рассказывать, а ты меня – учить бою ножевому, хитрому. Как там его? Барбарискин?

– Берберийский, – улыбнулась княгиня. Достала из рукава платочек, принялась вытирать слёзы, – научу, дядя Хорь. Тебе верю, поеду с тобой.

– Ну вот и славно, вот и договорились, – ласково говорил Хорь, – а то чего вдруг – в слёзы? Анастасия, княгиня Добришская, не такова. Она в болоте тонула, и то не плакала. И когда храброй амазонкой по монголам из лука метко стреляла – не рыдала.

– Прости, – сказала Дмитрию, – устала я. Ты себе не представляешь, каково это – в заточении сидеть. И днём, и ночью одна мысль: как ты там? Жив ли? Как сыночки мои, кровиночки? Сыты ли, одеты, не обижает ли кто? Вот, вспомнила – и слёзы опять.

Анастасия всхлипнула, промокнула глаза платком.

– И ещё слизень этот, Федька. С такими предложениями лез – до сих пор на рвоту тянет. Вот потому и хочу увидеть, как Кольцо в петле болтается, а потом валяется в собственных испражнениях, язык вывалив. Представляешь, в наказание ведро поганое забирал, чтобы я прямо под себя… Не хочу вспоминать, а само всплывает. Может, и хорошо, что немного здесь побуду. На труп Федькин плюну. Завтра его вешают? Ну, чего молчишь?

Дмитрий кашлянул. Сказал:

– Видишь ли, родная, не будут его казнить пока. Юрий Всеволодович велел суд назначить, а уж потом, как приговорят…

– Что-о?!

Слёзы высохли мгновенно. Княгиня посмотрела на мужа брезгливо, будто увидела раздавленную колесом телеги лягушку.

– Что ты за человек, не пойму. Тебя мордой в дерьмо – а ты хлебаешь да нахваливаешь. Юрий столько горя принёс твоему княжеству и твоей семье, а ты ему служишь. Знала бы, что так сложится – сама Федьку бы прирезала по пути сюда, рука бы не дрогнула. Верно говорят: нет в Добрише мужчин, кроме княгини. И князя нет: так, пустышка. Ни крови Рюрика, ни чести его.

– Настя, это всё ради княжества, ради Руси…

– Пшел вон. Видеть тебя противно.

Княгиня выскочила из горницы. Хлопнула дверью так, что погасла лампадка под образами.

Хорь покачал головой. С трудом открыл перекосившуюся от удара дверь, пошёл следом за Анастасией.

Дмитрий остался один. Стоял молча, гонял желваки на щеках.

Глава седьмая

Предательство

Сентябрь 1229 г., Булгарское царство

В редких мордовских селениях возвращающееся булгарское посольство встречали неприветливо: хлеб для воинов и овёс для коней приходилось чуть ли не силой брать, местные старосты кривили рожи и врали про неурожай. Когда Азамат сказал про гнев эмира за такое неуважительное отношение к своему сардару, один мордовский князёк хмыкнул:

– Эмира, говоришь? Какого из них? Вы там сами разобраться не можете, кто главный. Ну ничего, придёт оросский царь из Булымера, наведёт порядок. А то от ваших податей продыху нет. То последний кусок отдай, то землю бросай, иди дорогу строить.

Азамат разгневался, велел портки содрать да всыпать князьку по заднице прямо на глазах у подданных.

Ехали дальше, встречали печальные следы недавней войны: разрушенные заставы, пепелища на месте сёл. Юрий Всеволодович разорил весь северо-восток в отместку за сожжённый Нижний Новгород, а тот построен был на месте отбитой у эмира крепости Ибрагим-Балик. Война вечная, правых нет. Сардар рассказывал:

– Еле отбились тогда. До сих пор на границе стычки бывают с владимирскими. Мир нужен, очень. А ещё лучше – союз.