Нашествие

– Пошевеливайся, огрызок. Не трясись, не упадёшь. Небось, гадости творил – так не боялся.

* * *

Лесная тропа для бешеной скачки не предназначена – узка. А что делать?

Мягко шлёпают по раскисшей земле копыта, всадники только успевают от низких ветвей уклоняться. Поворот, ещё один – и выскочили прямо на владимирский тракт, пришпорили.

Цепочкой вытянулся небольшой отряд; летит, разбрызгивая лужи. Обогнали крестьянский обоз: смерды придержали лошадёнок, повыскакивали из телег, на всякий случай ломая шапки, кланяясь в пояс.

Кольцо в седле вихляется: неудобно поводья держать в связанных руках. Дмитрий понял: свалится пленник, а он живым нужен. И сейчас, когда наверняка погоня на хвосте, и ещё больше – потом, когда до города Владимира доберёмся.

Махнул рукой: потише, мол. Перешли на рысь.

Сравнялся с конём княгини. Улыбнулся ласково, получил в ответ полный нежности взгляд.

Затяжной подъём, а там, за холмом – перекрёсток: к столичному тракту примыкает дорога из Заволжья, из булгарских земель. Лишь бы на заставу не нарваться, не вовремя она будет.

Хорь догнал, крикнул:

– Погоня за нами!

Обернулся Дмитрий, помрачнел: из леса вылетела кавалькада, дюжины две. Клевреты Фёдоровы: кони добрые, сабли острые, в чистом поле не отобьёшься. Донёсся далёкий крик: тоже увидели, добычу почуяли, как охотничьи псы. Неблизко ещё, но нагоняют. Князь зарычал, врезал под бока жеребцу, начал по бокам плетью охаживать.

Холм перевалили, а там, на перекрёстке – воинский лагерь: десяток шатров, кони пасутся, дружинники с копьями. Рогатки стоят – не объехать. Что за чёрт?

Дмитрий бессильно бросил поводья, перешёл на шаг.

Загнанный двухчасовой скачкой жеребец тяжело дышал, роняя пену с морды. Хорь пробормотал:

– Что за гевалт? Не могли Федькины разбойники нас опередить, предупредить владимирского князя.

– Словно Улисс со своими товарищами между Сциллой и Харибдой – впереди застава, сзади разбойники, – Анри погладил рукоять меча, – будем прорываться?

Князь посмотрел на бледную Анастасию, на ухмыляющегося главаря. Три меча против пятидесяти, пленник и измученная женщина в нагрузку – шансов ноль.

– Нет. Попробуем договориться.

Подъехали к рогатке. Вышел расхлябанный дружинник. Дожевав кусок, буркнул:

– Кто такие? Почему оружные? Подорожную покажи.

– Ты на посту стоишь или к девкам собрался, боец? – спросил Дмитрий. – Почему жрёшь во время службы? Старшего позови. И живо.

Вояка чуть не поперхнулся. Подтянул болтающийся меч, повернулся, крикнул:

– Боярина позовите! Тут передовые от булгар вроде.

Последний пассаж Ярилов не понял (почему от булгар?), но подтянулся, пытаясь придать лицу максимально деловое выражение.

Из шатра вышел крепкий бородатый дядька в добром пластинчатом доспехе, в богатом плаще. Хмуро глянул, спросил:

– Кто такие? Не похожи на послов.

– Сам-то кто таков? – строго спросил Дмитрий.

– Я-то Евпатий, боярин Ингваря Рязанского, здесь по его поручению и по приказу великого князя Владимирского. А ты кто? Да из седла-то вылези, повежливее себя веди.

Тут же подскочили воины, схватили коней под уздцы. Ярилов помедлил, потом спешился, вслед за ним – Хорь и Анри.

– Я – Дмитрий, князь Добришский.

– Ишь ты, князь, – хмыкнул боярин, – а чего не цесарь Царьградский? Ты себя-то видел, князь?

Ярилов чертыхнулся. Грязный, запылённый, плащ драный, сбруя на коне самая простая, половецкая. Не похож, конечно.

– Я тебе сейчас всё объясню…

– Тсс, тихо. Ты говорил, теперь моя очередь.

Евпатий подошёл, глянул. Усмехнулся:

– Князь, значит. Со свитой. Хиляк связанный – стало быть, боярин, двое разбойничьего вида – воеводы. А это, небось, княгиня твоя?

– Да. Анастасия Тимофеевна, княгиня Добриша.

– Разумеется, а кто же ещё? Сразу видно княгиню-то: одета, как девка беглая, а румянилась мхом болотным да золой печной, как оно у княгинь принято.

Дружинники заржали.

Наверное, ещё можно было как-то разобраться, но Анри взорвался:

– Недостойный хам, сейчас ты ответишь за оскорбление знатной дамы!

Потащил меч из ножен; Евпатий мигнул – зашедший сзади боец шарахнул тамплиера по затылку. Дмитрий схватился за клинок – и тут же почувствовал упёртое между лопаток копьё.

– Резвый ты какой, князь якобы Добришский. Ну ничего, и не таких резвых вешали. Связать их, – кивнул Евпатий, – потом разберёмся, не до них сейчас.

– Погоди, боярин, – закричал Кольцо, – я не с ними, меня обманом пленили, а они – разбойники. Пардус и медведь! Я великому князю служу. Слышишь, боярин? Ты меня должен немедленно, со всеми почестями, доставить к Юрию Всеволодовичу. Пардус и медведь!

– Да хоть баран и курица. Будешь шуметь – велю кляп в рот забить. А могу и башку отрубить – с почестями, а как же. И кого только на дороге не встретишь, а? Артель скоморохов, не иначе.

Пленникам скрутили руки и посадили посреди лагеря, спина к спине. Дружинники делали это без зла, с прибаутками насчёт шутов гороховых.

– Вот влипли-то, – сказал Хорь, – от одних разбойников ушли – к другим попали. Слышь, Федька, а что там про «пардуса и медведя» верещал?

Кольцо промолчал.